Миг жизни

А сам лихорадочно думал: «Какой же обалдуй пустил воду? Начальник смены и оперативный персонал в курсе, что мы здесь заперты… — Поток снизу уже бурлил где-то в метре от верха корзины. — Но почему вода? — снова негодующе подумал он. — Ах да, конечно, прессуют полупетли первого контура. Чертовщина какая-то. Мысли вертятся вокруг одного и того же. Но от этого не легче. Время. Главное — время! Но оно не ждет. Не ждет! Нам с Митюхой, возможно, осталось жить… — Капустин глянул на часы, — …тринадцать минут. Парень может сойти с ума. Я-то уже старик, тридцать восемь лет. Бывал в переделках. А он… Надо его поддержать теперь. Наверное, недолго… Что такое — долго, недолго?.. Время жизни нейтрона в миллионы раз меньше того, что осталось нам. Когда вода упрется в крышку, мы захлебнемся. Потом давление в корпусе еще подрастет, вода прольется наружу, и наверху увидят, что произошло. Цена нашей жизни — двенадцать минут. Но Савкин скис, а может, не скис…»

Савкин медленно спустился вслед за Капустиным. В скованных движениях его была внутренняя торопливость.

— Давай будем стучать лестницей! — заорал он, вытаращив глаза, обливаясь кровью. — Утонем сейчас, утонем! Давай, давай! — Он изо всех сил дергал лестницу.

— Не дергайся! — спокойно сказал Капустин. — Стучать металлом о реакторную сталь нельзя, дружок. В местах наклепа потом, во время работы реактора, могут образоваться трещины. Ну а следом — ядерная авария. Думай, Митяй, о будущем. Возьми себя в руки. Если суждено умереть, то без подлости. Да только чепуха все это! Не верю я — спасут, сейчас спасут. Это нам вроде бы испытание такое. Понял?

Вода уже поднялась выше корзины активной зоны, дошла до колен и поднималась, поднималась. До фланца крышки оставалось еще три с половиной метра плюс полтора метра полусферы верхнего блока. Но и этот объем должен вскоре заполниться. Плавать-то оба умеют, да дышать будет нечем.

Им хорошо было видно, как, подпирая снизу, пузырится и вздувается мускулистыми буграми вода.

— Я не хочу умирать! — сухо сказал Савкин, и голос его понравился Капустину.

— Ничего, Митяй, нам осталось жить в миллионы раз дольше, чем живут нейтроны. Понимаешь? — Капустин отметил в себе, как бы со стороны, какое-то странное ледяное спокойствие. — Целых десять минут! Мы ведь с тобой тоже микрочастички в масштабах мирового космоса. Через десять минут Милон Варыгин сдернет крышку, даст кислороду глотнуть.

— Я хочу жить! — резко сказал Савкин, и в голосе его ощущалась злость.

— Я тоже хочу жить! — крикнул Капустин. — Я работаю — значит, живу. Так, кажется, нас учили?.. За работу, Митяй! Смертушка нас не тронет, не тронет…

Воды уже было по пояс, теплой, градусов под тридцать.

«Спасибо, еще не горячая, — благодарно подумал Капустин, — когда прессуют реактор, температура водички — восемьдесят — сто градусов. То-то супец был бы!»

— Берем лестницу! — приказал он. — Айда на новый сектор! Свети. Только не опускай лампу в воду — лопнет. Током нас убьет.

Капустин нервно рассмеялся, поняв собственный похоронный юмор.

— Когда уровень подрастет, лезь ко мне на лестницу, тут вроде спокойнее.

Они работали. Быстро и экономно, как это только можно делать, когда жить осталось восемь минут. Они и вправду не верили в смерть, а верили в бесконечность жизни. И были правы.

А воды было теперь по горло. Они плавали и таскали за собой лестницу, делали замеры и заносили результаты в блокнот, который Капустин прятал под чепец.

Последний сектор они обмерить уже не смогли. Между уровнем воды и фланцем корпуса оставалось с полметра пространства. Лампа-переноска освещала красноватым светом поверхность воды, всю в пузырях, бугрящуюся глубинными потоками. Наладчики плавали рядом, и лица их были красными от удушья.

Вода казалась Капустину маслянистой, жирной, какой-то плотоядно-жадной, всепожирающей.

Он смотрел на воду с острым интересом, будто удивлялся ей и как бы запоминал: «Вот она какая — последняя вода жизни…» — а сам, отфыркиваясь и сплевывая противно пресную, обессоленную воду, отдающую металлом, все подбадривал Савкина, боясь, что тот потеряет рассудок:

— Держись, Митяй! Осталось, — он вскинул руку над водой, — Осталась минута.

Савкин печально, уже мудро и отрешенно, улыбался. Крови на лице не было — смыло водой.

— А тебе действительно не страшно? — спросил он Капустина.

— Да страшновато немного, а что делать?

А сам подумал: «Неужто смерть?»

И ужаснулся вдруг своему хладнокровию. Нет, и он не был железным, чего говорить. Мгновениями такой накатывал страх, куда с добром. Но были как бы вспышки. Многолетний опыт работы в сложных условиях подсказывал другое: только работа может привести к успеху. В данном случае — спасти. Впрочем, действовал он в эти минуты, пожалуй что, уже безотчетно. Напряженно работал руками и ногами, довольно легко еще держась на поверхности. Рядом небольшими кругами плавал Савкин, но все время как-то смешно поворачивался в воде, чтобы не терять из виду Капустина, будто они в море купались и тот мог далеко уплыть.