Сервантес. Но ведь он тебя не любит.
Олалья. Это не важно. Достаточно, что я его люблю. Этого довольно для счастья.
Сервантес. Но это горькое счастье.
Олалья. Все равно.
Сервантес. Не называй меня так.
Олалья. Буду. Ведь я не знаю лучшей похвалы для мужчины.
Сервантес. Несчастный я человек!
Голос Дон Кихота. Спасите…
Сервантес
Голос Дон Кихота. Помогите!
Сервантес. Кто здесь?
Голос Дон Кихота
Сервантес
Дон Кихот. Я погибаю.
Сервантес. Что за странная фантазия – погибать, лежа на стуле?
Дон Кихот. Помоги. Ноги меня не слушаются.
Сервантес
Дон Кихот. Я сражался с великаном. И он ударил меня сковородкой.
Сервантес. А ведь я говорил тебе, что это страшное оружие.
Дон Кихот. Я умираю не от удара.
Сервантес. А от чего же?
Дон Кихот. От предательства.
Сервантес. Что?
Дон Кихот. Меня предали. Друг и любимая женщина.
Сервантес
Дон Кихот. Да, я слышал. Но это ничего… Лучше так, чем в позорном неведении.
Сервантес. Я все тебе объясню…
Дон Кихот. Не надо… ничего объяснять. Мне и так слишком часто объясняли… Как устроен мир и каковы люди. Я не верил. Никогда не верил. Но теперь я вижу это собственными глазами…
Сервантес. Кихана!
Дон Кихот. Не зови меня этим именем. Что бы ни случилось, я не изменю себе. Я был и останусь странствующим рыцарем Дон Кихотом Ламанчским.
Сервантес. Дульсинея издевалась над тобой. Она смеялась над твоей преданностью… она не верила ни в великанов, ни в рыцарей.
Дон Кихот. Я и сам не верил. Но теперь я вижу, что ошибался. Есть и великаны, и драконы и особенно злые волшебники. Меня можно пилить на куски, можно сбросить в глубочайшую пропасть, можно жечь на костре – ни единым словом не выдам я своей муки и не отрекусь от своей веры. Да, люди не заслуживают любви. Но я все равно буду любить их и бороться за них – до последнего вздоха. Рыцари, бо́льшие меня, погибли за человечество. И я почту за честь пойти их стопами. Может, когда-нибудь, столетия спустя появится человек, который прочтет книгу о Дон Кихоте Ламанчском, рыцаре Печального образа. Эта книга западет ему в сердце, он сядет на коня, возьмет в руки копье и помчится навстречу судьбе – своей и всего человечества. Ибо, Мигель, есть люди, которых нельзя отделить от человечества. Где бы оно не оказалось, в какие бы страшные пропасти ни пало, они будут стоять рядом, утешать и помогать в трудную минуту, являть собой пример того, что честь и совесть не совсем еще растоптаны, что мужеству и доброте есть место на этой земле…
Сервантес. Чего же ты хочешь? Убить меня?! Вот моя шпага, вот грудь моя – убивай!
Дон Кихот. Ты ни в чем не виноват. Ты просто человек, такой же, как и все остальные.
Сервантес. Ах, вот оно что… Ты хочешь, чтобы я тебя убил. И потому оскорбляешь меня. Ну, изволь. Можешь ли ты держать меч, или желаешь, чтобы тебя поразили как обычно – сковородой по голове?
Дон Кихот. Я рыцарь, Мигель.
Сервантес. Прекрасно. Тогда берись за меч.
Сервантес. Может, ты ждешь от меня, что я передумаю? Не надейся. Мы будем драться, и я убью тебя. А, знаешь, почему? Потому что ты в сто раз хуже всех этих драконов и великанов, о которых так красочно рассказываешь. Ты морочишь людям голову! Ты даешь им надежду на то, что есть какая-то там честь, совесть, справедливость… Нету! Нету этого ничего! Поверь человеку, который сотни раз сталкивался с ложью, клеветой, предательством и злобой! Если бы я не верил во все эти фантомы, возможно, я не был бы нищим калекой, ради собственного прокорма вынужденным отбирать хлеб у таких же нищих.
Сервантес. Люди при рождении подобны ангелам, они чисты и невинны. Но во что превращает их жизнь! Они становятся озлоблены, подозрительны, лживы, они забывают о том, что такое истина. А те, кто сохраняет в себе черты ангела, долго не живут. Я был поэтом, был юношей, исполненным веры в Бога и людей! Смотри, что со мной сделала жизнь!
Дон Кихот. Не вини жизнь, Мигель. Душа дана человеку, что властвовать собой…
Сервантес. Ну, значит, у меня нет уже души. И покончим с этим.