Михаил Катков. Молодые годы

Дело разворачивалось нешуточное. Племянник и биограф Чаадаева М. И. Жихарев вспоминал позднее: «Никогда с тех пор, как в России стали писать и читать, с тех пор, как завелась в ней книжная и грамотная деятельность, никакое литературное или ученое событие, ни после, ни прежде этого (не исключая даже и смерти Пушкина) — не производило такого огромного влияния и такого обширного действия, не разносилось с такой скоростью и с таким неизмеримым шумом. Около месяца среди целой Москвы не было дома, в котором не говорили бы про „чаадаевскую статью“ и про „чаадаевскую историю“; <…> всё соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию»[179].

Жихарев воспроизвел слух, будто студенты Императорского Московского университета пришли к своему начальству и объявили о своем желании оружием вступиться за оскорбленную Россию и преломить в честь ее копья. И граф Строганов, тогдашний попечитель, их успокаивал[180].

Сложно сказать, насколько подобные настроения разделялись и поддерживались всем московским студенчеством, но то, что публикация вызвала серьезное волнение среди молодежи, не вызывает сомнений.

Ф. И. Буслаев свидетельствовал, что статью Чаадаева все читали и обсуждали, но в его памяти осталась только одна фраза: «Россия приняла христианство из рук растленной Византии»[181]. Поверхностное чтение и непонимание смысла письма Чаадаева было характерным не только для его современников. В какой-то степени для них это было простительно и объяснялось всеобщим ажиотажем, атмосферой скандала, возникшей сразу в связи с публикацией в «Телескопе».

Буслаев приводит также версию, ставшую впоследствии едва ли не общепринятой, согласно которой Н. И. Надеждин, воспользовавшись ситуацией, сознательно обманул своего благодетеля — ректора университета и цензора журнала А. В. Болдырева, чтобы пропустить статью в печать.

Все цензурные препоны разрешены были во время карточной игры за столом у Болдырева. Буслаев со слов приятельницы Болдырева О. С. Клименковой передает этот роковой эпизод: «В этот вечер Надеждин не давал им покоя и всё приставал к Болдыреву, чтобы он оставил карты и процензуровал в корректурных листах одну статейку, которую надо завтра печатать, чтобы нумер вышел в свое время; но Болдырев, увлекшись игрою, ему отказывал и прогонял его от себя. Наконец, согласились на том, что Болдырев будет продолжать игру с дамами и вместе прослушает статью, — пусть читает ее сам Надеждин, — и тут же, во время карточной игры, на ломберном столе подписал одобрение к печати. Когда статья вышла в свет, оказалось, что всё резкое в ней, задирательное, пикантное и вообще не дозволяемое цензурою, при чтении Надеждин намеренно пропускал. Зная, с каким увлечением по вечерам играет в карты Болдырев с своими соседками, Надеждин умышленно устроил эту проделку. Не замедлила из Петербурга и грозная резолюция по этому делу: Болдырева как дурака отрешить от службы, Надеждина как мошенника сослать из Москвы, а Чаадаева как сумасшедшего держать под строгим надзором, приставив к нему двух полицейских врачей для наблюдения за его здоровьем»[182].

До сих пор многие аспекты запутанного дела о публикации в «Телескопе» нуждаются в уточнении. Не вполне исследован вопрос о том, кому все-таки принадлежала инициатива в публикации «Философического письма» — автору или издателю. Граф А. X. Бенкендорф первым указал на невнятность объяснений, сделанных ими в свое оправдание. Но нам важными представляются те пункты, которые непосредственно имели отношение к университету, а косвенно и к нашему герою. Из предпринятых попыток за последнее время отметим публикации М. Б. Велижева. В одной из них дается анализ переписки между Строгановым и Уваровым в октябре 1836 года[183].

Считается, что именно частное послание московского попечителя министру народного просвещения от 13 октября положило начало череде репрессий в отношении причастных к публикации первого «Философического письма» лиц. Но еще до официального расследования, начатого С. Г. Строгановым, он некоторое время находился в раздумьях, не зная, что предпринять. Чуть позднее граф Строганов, как считает М. Б. Велижев, решил не раздувать скандала, наказать Надеждина как издателя, сознательно шедшего на конфликт, но не закрывать «Телескоп» распоряжением властей. Он полагал, что лучше это сделать ему самому как главе московской цензуры в конце года «без шума». В намерения Строганова менее всего входило инициировать оперативные наказания виновных в публикации «Философического письма».

Попечитель старался также оградить ректора Болдырева от наказания по цензурному комитету, объяснив его просчет общей занятостью по университету. Строганов испрашивал разрешения удалить его с должности, но сохранить за ним пенсию. Однако план этот сорвался в силу ряда обстоятельств, не последними среди которых была нерасторопность канцелярии попечителя.