Михаил Коцюбинский

В эти годы начинают появляться первые переводы произведений Коцюбинского. Журнал «Детский отдых» помещает в переводе на русский язык рассказ «Пятизлотник», владикавказская газета «Казбек» и журнал «Нива» публикуют на русском рассказ «Посол от черного царя», а журнал «Просвита» переводит на болгарский «Харитю». Коцюбинский предпринимает попытку издать также альманах «Волна за волной» совместно с украинскими писателями Борисом Гринченко и Владимиром Са-мийленко. Привлекает к участию в нем и Панаса Мирного.

С первых же дней жизни в Чернигове Коцюбинский стремится окружить себя передовыми людьми из писательской среды, привлечь молодежь, прогрессивных политических деятелей.

Вот как описывает Н. Чернявский служебное окружение Коцюбинского: «Знакомлюсь с моими новыми товарищами по службе. Вижу: больше все — «типы». Замечаю среди них кое-кого из моих соседей по номеру в гостинице. Они уже там с утра громко звенели рюмками… И теперь лица их налились, разбухли, как горох, который всю ночь находился в воде.

— Очень приятно!.. Весьма приятно!.. — басят и хрипят господа, распространяя сивушный перегар. Иду дальше. Из-за стола встает хорошо одетый, с приятным лицом, средних лет человек, похожий на белую ворону в стае черных, — Михаил Коцюбинский… слышу приятный, как будто немного надтреснутый тихий голос».

«Известно, что свинства в управе много, — словно предчувствуя, что сулит ему земская служба, писал Коцюбинский в свое время жене и добавлял: — Мы с тобой, донечка, найдем другие интересы — вне службы, будем читать, писать, жить с людьми, которые интересуются общественной жизнью, литературой, наукой».

В доме Коцюбинских стали устраиваться «понедельники». Состав посетителей этих «понедельников» с течением времени менялся. В последние годы (1910–1912) «понедельники» были заменены «субботами», ставшими школой для многих будущих известных украинских поэтов, в том числе и для таких, как Павло Тычина и Василий Эллан (Блакитный).

В ожидании гостей отец зажигал в гостиной спиртово-калильную лампу; разгораясь, она гудела, выбрасывала столб огня, вылетавшего поверх стекла, огонь раскалял асбестовую сеточку, светившуюся ослепительным светом. От яркого света тени в гостиной становились резче. Крышка рояля блестела, красные цветы шалфея пылали факелами.

Вдоль стен стояли большие шкафы с книгами, трюмо. Овальный стол в углу был покрыт темной бархатной скатертью. На столе лежали альбомы. На полу ковер, всюду висели картины.

Гостиную украшали редкостные морские звезды, клешня гигантского краба, обломки кораллов, перламутровые зеленые створки раковин, помпейский светильник. Всюду стояли живые цветы.

…К оживленным дебатам на «понедельниках» чутко прислушивалась молодежь. Составлялись на украинском и французском (с помощью Веры Иустиновны, хорошо владевшей иностранными языками) адреса: известному грузинскому поэту Илье Чавчавадзе, композитору Н. В. Лысенко и другим юбилярам.

На одном из «понедельников» собрали деньги на венок А. Чехову, который позже отвезли на похороны. Обсуждались вопросы развития изящной словесности, выпуск украинских альманахов «Из потока жизни», «Ласточка», «Дубовые листья». Читались произведения молодых писателей, присланные в эти альманахи, а позднее распределяли обязанности среди участников «понедельников» по сбору средств на сооружение памятника Т. Шевченко.

Среди посетителей «понедельников» были писатели Борис Гринченко с женой Марией Загирной, Владимир Самийленко (Сивенький), Николай Чернявский, поэт Николай Вороный, литератор и художник Григорий Коваленко, переводчики произведений Коцюбинского на русский язык Леонтий Шрамченко, Михаил Могилянский, председатель «Громады» Илья Шраг, сын баснописца Леонида Глибова — Александр Глибов, сослуживица Коцюбинского Ольга Андриевская, доктор Базилевич, Феодосия Степановна Шкуркина (близкий друг семьи писателя), художники Михаил Жук, Петр Цыганко и Валентин Зенченко, сельская учительница Персида Данилевич, ее друг гимназист Борис Чернявский и другие.

Тесная дружба связывала отца с поэтом-сатириком Владимиром Самийленко. Его внешний вид — небрежно свисающие пряди седых волос, поношенная студенческая тужурка — вполне соответствовал безалаберному образу его жизни. Самийленко был явной противоположностью всегда подтянутому Коцюбинскому. Его дом напоминал жилище Нечуя-Левицкого, у которого на Пушкинской часто бывал отец во время своих поездок в Киев. Такие же две маленькие комнаты с прихожей. В меньшей комнатке стояла кровать, а на стене висела бандура. Во второй, парадной комнате, — диван и на угловом столике лира без струн, заказанная какому-то горе-мастеру да так и не доведенная им до конца. Она как бы символизировала деятельность самого хозяина, поэтические замыслы которого часто оставались незавершенными. Всюду — на столах, подоконниках, на полу — громоздились книги. Михаил Михайлович никогда не знал, где тут присесть, все было покрыто слоем вековой пыли. Беспечный хозяин не обращал внимания на окружающий его невероятный хаос. Он весь был поглощен творчеством, переводами…