Михаил Коцюбинский

Отцу приходилось постоянно иметь дело с потоком корреспонденций с самых разных концов России. Это расширяет его связи с окружающим миром, создает базу для будущих произведений. Обзоры «Света и теней» были политически остры и богаты фактами. «Волынь» становилась популярной, тираж приходилось увеличивать чуть ли не ежедневно.

В Житомире Коцюбинский познакомился с Григорием Мачтетом — писателем-народовольцем, автором песни «Замучен тяжелой неволей», которую, как известно, очень любил В. И. Ленин. Знакомство это впоследствии перерастает в дружбу.

У Мачтета была бурная и в то же время трагическая жизнь. Еще подростком за политическую неблагонадежность его исключают из Немировской, а потом и из каменец-подольской гимназии.

Оставив педагогическую деятельность и скрываясь от полиции, он, двадцатилетний юноша, вынужден был эмигрировать за границу — сначала в Цюрих, а затем в Америку, где ему пришлось работать простым поденщиком на ферме. Вернулся он в Россию в 1875 году и в следующем году был арестован в Петербурге за причастность к политическому кружку и за участие в освобождении политических, находящихся в доме предварительного заключения. Его судили, и на протяжении года он отбывал наказание в Петропавловской крепости, а затем был выслан в Архангельскую губернию и водворен в Шенкурск. Из Шенкурска Мачтет бежал, но был пойман и помещен сначала в мезенскую тюрьму, а затем выслан в Восточную Сибирь. Вернувшись из ссылки в 1886 году, он все время находился под негласным надзором — в Одессе, Зарайске, Житомире, Петербурге.

Его жена, «дочь титулярного советника Мачтет (Медведева), приговором особого присутствия Правительствующего сената от 24 февраля 1877 года была признана виновной во вступлении в революционное сообщество и присуждена к лишению всех личных прав и преимуществ и к ссылке на жительство в Тобольскую губернию»[25]. С Григорием Мачтетом осталась трехлетняя дочь Танечка.

Стремясь расширить представления украинского читателя о политической и культурной жизни Галиции, Михаил Михайлович ввел в «Волыни» раздел, в котором помещались материалы из галпцких газет и журналов. Позже, в 1903 году, вместе с черниговскими подписчиками «Киевской газеты» Коцюбинский обращается к редактору этой газеты с просьбой о том, чтобы в ней по примеру «Волыни» была бы тоже открыта специальная рубрика «Из украинских газет», где помещались бы материалы из газет «Буковина», «Общественный голос», из журнала «Литературно-научный вестник» и других периодических изданий[26].

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ НА «ПОНЕДЕЛЬНИКАХ» В ЧЕРНИГОВЕ

Наконец было получено разрешение департамента полиции допустить Коцюбинского на службу в Черниговское земство, и 26 февраля 1898 года отец возвращается в Чернигов. Он получил должность деловода губернской земской управы и одновременно стал совмещать эту работу с заведованием столом народного образования в том же земстве. Он жил с семьей на частной квартире, почему и возникло решение продать винницкий дом и на эти средства приобрести небольшую усадьбу в Чернигове.

Сперва Коцюбинским приглянулся участок на Глебов-щине, позже, в 1898 году, был приобретен — земельный участок на Ганжовщине в дачной местности села Бобровица у Милорадович, но отец не смог поселиться там — не оказалось жилого помещения. В конце концов семья обосновалась в деревянном домике по улице Северянской, 3, который был куплен в том же 1898 году и в котором Коцюбинский прожил все последние пятнадцать лет. Для уплаты стоимости дома Коцюбинский был вынужден просить в банке денежную ссуду, которую ему так и не удалось полностью выплатить в течение всей жизни.

Переехав на Северянскую, молодая чета занялась приведением в порядок приусадебного участка. Холмистая местность, с пригорками и ложбинами, вся изрытая оврагами, требовала большого труда. То и дело к нашему дому подъезжали подводы с землей. Вся семья переносила землю на носилках, засыпая ею ложбины и овражки. Когда участок, наконец, выровняли, началась посадка деревьев. Родители все время советовались, какие цветы где посадить, какие сорта деревьев заказывать в садоводстве. Каждую осень они ездили в садоводство Гофедица или Зборовского, отбирали лучшие саженцы фруктовых деревьев, высшие сорта ягод и декоративных растений. Дорожку перед крыльцом обсадили лигуструмом, который аккуратно подстригался. Возле ели, посаженной отцом под окном спальни, росла любимица отца — пышная настурция. Из лесу приносили заячью капусту, корни папоротника.

«…В сером аккуратном костюме, в красной турецкой феске весной и летом, невзирая на жару, он ходил по своему саду и хозяйничал, — пишет Н. Чернявский в своих воспоминаниях. — Солнце пронизывало его насквозь лучами, а он, сухощавый и бодрый, как будто бы купался в его тепле…»