Михаил Суслов

– А не можете ли вы, как коммунист, проводить это мероприятие дня в три-четыре? – поинтересовался вождь.

Это байка, но какие-то особые отношения между ними существовали. Вождь подарил Александру Александровичу должность генерального секретаря, сделал его «писательским Сталиным». Фадееву сходило с рук то, что другим стоило бы жизни.

Фадеев приходил пьяный на заседания комитета по Сталинским премиям.

Сталин с улыбкой говорил членам Политбюро:

– Еле держится на ногах, совершенно пьян.

И это сходило Фадееву с рук!

Александр Александрович раньше Суслова вступил в партию и в отличие от Михаила Андреевича сражался в Гражданскую войну. В 1921-м, когда Суслов еще только приехал в Москву учиться, Фадеев уже был избран делегатом Х съезда партии и отправился подавлять восстание в Кронштадте, где был ранен.

Мой дедушка, Владимир Млечин, одно время был у Фадеева заместителем в Союзе советских писателей. Он вспоминал, что генсек писательского союза соблюдал дистанцию в отношениях с чиновниками и демонстрировал демократизм в отношениях с простыми людьми. Это называлось партийной простотой.

Суслову до поры до времени пришлось мириться с особым положением Фадеева. Михаил Андреевич умел ждать. Всё изменилось после смерти Сталина. Уже 24 марта 1953 года отдел художественной литературы и искусства ЦК направил секретарям ЦК записку «О неблагополучном положении в Союзе советских писателей и реорганизации правления ССП».

Записку подписал заведующий отделом ЦК Владимир Семенович Кружков:

«Генеральный секретарь ССП А. Фадеев по существу около двух лет не принимает участия в руководстве писательской организацией, лишь появляясь время от времени в Союзе писателей (год находился в творческой командировке и около года был болен)».

Александр Александрович перестал быть «писателем номер один». Его больше не приглашали в ЦК, мнения не спрашивали, совета не просили. Как член ЦК Фадеев просил принять его. Но вот принимать его и не хотели. Прежде такое было невозможно: перед Фадеевым раскрывались двери любых кабинетов… Он переживал, нервничал, злился. Фактически его отстранили от руководства Союзом писателей.

В 1955 году должность генерального секретаря в Союзе писателей ликвидировали – поскольку в партии отменили пост генсека. Фадеев оказался всего лишь одним из одиннадцати секретарей.

На ХХ съезде партии Михаил Александрович Шолохов, давно ожидавший этого момента, свел счеты с Фадеевым:

– Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности. Остальным секретарям работать с ним стало невозможно. Пятнадцать лет тянулась эта волынка… Зачем же нам такие руководители?

На ХХ съезде партии Фадеева избрали не членом ЦК, а лишь кандидатом.

Корней Чуковский писал:

«Он был не создан для неудачничества, он так привык к роли вождя, решителя писательских судеб – что положение отставного литературного маршала для него было лютым мучением».

В момент острой депрессии Фадеев лег на диван, обложился подушками и выстрелил прямо в сердце из револьвера системы «наган».

Маленький сын Миша пошел звать отца и скатился вниз с ужасным криком:

– Папа застрелился!

Выстрела никто не слышал.

Это произошло 13 мая 1956 года.

Самоубийство недавнего руководителя Союза писателей, широко известного в стране и за рубежом, было неприятнейшим сюрпризом для членов Президиума ЦК. Выстрел в себя мог быть только актом слабости больного, спившегося человека. На Старой площади настолько разозлились на ушедшего из жизни Фадеева, что об алкоголизме руководителя Союза писателей написали в официальном некрологе – невиданный позор.

В некрологе, опубликованном «Правдой», говорилось:

«В последние годы А. А. Фадеев страдал тяжелым прогрессирующим недугом – алкоголизмом, который привел к ослаблению его творческой деятельности. Принимаемые в течение нескольких лет различные врачебные меры не дали положительных результатов. В состоянии тяжелой душевной депрессии, вызванной очередным приступом болезни, А. А. Фадеев покончил жизнь самоубийством».

Люди читали и не верили своим глазам. Кандидату в члены ЦК не полагалось быть самоубийцей и алкоголиком.

Игорь Сергеевич Черноуцан, который работал в отделе культуры ЦК, вспоминал:

«Мне позвонил Михаил Александрович Шолохов:

– Приходи, мне плохо.

Я тут же поехал на Сивцев Вражек. Шолохов бегал по квартире, возбужденный и разъяренный, пытался дозвониться куда-то по телефону. На столе я заметил скомканную газету с пресловутым некрологом.

Дозвонившись наконец он закричал срывающимся голосом:

– Как вы смели назвать Фадеева алкоголиком? Неужели все вы и ты, старый дурак, не понимаете, отчего мы пьем, не понимаете, что мы пьем, чтобы не было стыдно. За вас, идиотов, стыдно. Ах, он написал письмо, обидел вас, видите ли. И вы поспешили расправиться с ним, плюнув ему вдогонку. Болван ты безмозглый!

И Шолохов бросил трубку, прервав, как я понял, разговор с тогдашним президентом страны Ворошиловым. После этого он, крайне возбужденный, долго ходил по комнате, рассказывая мне о своих отношениях с Фадеевым.