Михаил Суслов

Белютин вспоминал, как Суслов в присутствии Хрущева старался продемонстрировать свое рвение в борьбе с абстракционистами:

«– Ну а как насчет правдивости изображения? – спросил Суслов.

– А разве исторические картины Сурикова, полные неточностей, образно не правдивы? – возразил я.

Возникла дискуссия, где недостаточные знания ставили Суслова в слишком неудачное положение ученика, и он круто повернулся.

– А что это изображает? – спросил он, указывая на жутковатый пейзаж Вольска Виктора Миронова.

– Вольск, – сказал я, – город цементных заводов, где все затянуто тонкой серой пылью и где люди умеют работать, будто не замечая этого.

Хрущев стоял рядом, переводя взгляд с одного на другого, словно слова – теннисные мячи, и он следит за силой ударов.

– Как вы можете говорить о пыли! Да вы были когда-нибудь в Вольске? – почему-то почти закричал Суслов. В голосе его прозвучала неожиданная страстность, и я даже подумал, не был ли он там когда-нибудь первым секретарем городского комитета партии.

– Это не фантазия, а пейзаж с натуры, – сказал я. – Вы можете проверить.

– Да там все в белых халатах работают! Вот какая там чистота! – продолжал кричать Суслов.

На цементном заводе белые халаты… Я вспомнил этот город, серый, с чахлыми деревцами. Пыль, которая видна за много километров.

– Да что это за завод? – добивался конкретности Суслов.

– Тут изображен «Красный пролетарий». – Миронов вмешался в нашу перепалку.

– Так почему же у него столько труб? У него их только четыре, – не унимался Суслов. Его уже явно наигранное возмущение должно было показать, что «мазня» компрометирует советскую промышленность.

– При чем здесь трубы? Художник, создавая образ города, имел право для усиления впечатления написать несколько лишних труб, – не сдавался я.

– Это вы так думаете, а мы думаем, что он не имел права так писать, – продолжал напирать Суслов».

Надо заметить, что излишнее рвение в борьбе против «модернистов» и «абстракционистов» вызывало насмешки.

Известные куплетисты Павел Васильевич Рудаков и Станислав Константинович Лавров веселились на сей счет:

Много лет поэт Ловчило занимает пьедестал.
То все винтики хвалил он, то абстракцию ругал.
Ах, снег-снежок, белая метелица —
Интересно знать, на что он теперь нацелится.

И столь же иронически добавляли:

Ждали мы приказа сверху – что петь можно, что нельзя,
Слышим: пойте, без проверки, только правду и не зря.
Ах, снег-снежок, белая метелица —
Вышли, спели, что хотели – аж самим не верится.

Уже в брежневские времена один из руководителей международного отдела ЦК в состоянии сильнейшего возбуждения по телефону выговаривал коллеге из отдела пропаганды за промашку опасного политического свойства:

– В свежем номере «Огонька» – беспрецедентная сионистская вылазка!

Тогдашнего главного редактора журнала можно было заподозрить в чем угодно, но только не в симпатиях к сионизму, что работник агитпропа, отвечавший за литературно-художественные журналы, и пытался объяснить коллеге.

– А вы посмотрите цветную вкладку, – настаивал цекист-международник.

Раскрыли журнал. На темно-синем фоне белели снежинки. Снежинки как снежинки, красивые, насколько позволяла отечественная полиграфия.

– Вы что, не видите, что снежинки имеют шесть граней? – возмутился звонивший. – Это же звезда Давида!

Борьба с сионизмом – одна из несущих конструкций идеологической работы того времени. Звезда Давида представлялась страшнее свастики. Жалобу на «Огонек» разбирал один из руководителей страны. Но кто-то догадался запросить Институт кристаллографии Академии наук. Ученые объяснили: снежинки бывают либо шести-, либо восьмигранные. Иное природа не позволяет! Редакция журнала отделалась легким испугом.

На следующий день сотрудник отдела пропаганды ЦК шел на службу мимо дома, в котором жил тот самый руководитель партии, что озаботился делом о сионистских снежинках. В его доме на первом этаже располагалась химчистка. В витрине красовался одинокий рекламный плакат с изображением огромной ромашки. Не поленившись, аппаратчик пересчитал количество лепестков. Шесть! Придя на службу, позвонил помощнику вождя – хотел рассмешить. Тот посмеялся. А к вечеру ромашка из витрины химчистки исчезла…

Точно так же отправили в переплавку памятные рубли, выпущенные к московской Олимпиаде 1980 года, на окантовках которых чьи-то воспаленные глаза разглядели все те же шестиконечные звезды.

Что это?

Болезненная подозрительность, с одной стороны. Имитация реальной работы – с другой. В любой идеологической кампании всегда присутствовал личный и ведомственный интерес. Аппарат неустанно занимался выявлением крамолы, того, что не соответствует генеральной линии, правилам и канонам. Жил с этого! И неплохо жил, это же не уголек в шахте добывать.