Михаил Суслов

Цензура не пропускала военные дневники Константина Михайловича Симонова за честное описание трагических событий сорок первого года. Дело дошло до Демичева, он высказался за публикацию дневника. Обрадованный Симонов пришел к заведующему отделом культуры Шауро, который подчинялся Демичеву.

Шауро недовольно покачал головой:

– Да, Петр Нилович так сказал, но я лично считаю, что это было бы необдуманным решением. Надо посоветоваться, взвесить…

Шауро чувствовал, что Демичев либеральничает, а это опасно. И оказался прав.

На секретариате Суслов сказал:

– В книге показано отступление, причем нарисовано всё это, как видно, в мрачных тонах. В начале войны наша печать много писала об отступлении, но это подавалось в таком виде, что этот материал мобилизовывал трудящихся на отпор врагу. В записках тов. Симонова все это подается в другом ракурсе. Поэтому, конечно, публиковать в таком виде нельзя…

И симоновские дневники тогда не напечатали, и Демичева из секретарей ЦК убрали, а Шауро руководил культурой великой страны два десятилетия – до горбачевских времен.

В оценке деятелей культуры торжествовали эстетические пристрастия и невзыскательный вкус Михаила Андреевича Суслова. Покровительствовал он отнюдь не самым талантливым.

Возглавить Академию художеств СССР поручили Владимиру Александровичу Серову, лауреату двух Сталинских премий, автору картины «Ходоки у В. И. Ленина», поборнику социалистического реализма и пламенному борцу с современной и талантливой живописью. Заместитель иностранных дел СССР Владимир Семенович Семенов, хорошо разбиравшийся в изобразительном искусстве, прямо называл Серова «крайне серым и дурацким Аракчеевым». Он пытался объяснить секретарю ЦК Кириленко, что представляет собой глава Академии художеств.

Андрей Павлович отмахнулся:

– Серов это не фигура, но его надо поддерживать в борьбе с абстракционизмом.

Семенов, образованный человек, был поклонником современного искусства, покупал его, коллекционировал. В политике он стоял на очень жестких позициях, а в искусстве ценил настоящих мастеров и презирал правоверных конъюнктурщиков.

«Сегодня, – записал он в дневнике, – у нас появилась “обнаженная” Сарры Дмитриевны Лебедевой. Очень приятная, по-античному пластичная вещь малой формы… Лебедеву представили мне на выставке как одного из крупнейших скульпторов нашего времени. Скульптурой я тогда не интересовался, поэтому, сделав заинтересованное лицо, от дальнейшего знакомства уклонился.

Как это жаль! Она нуждалась в поддержке, живая, полупризнанная и полугонимая бандой рвачей Вучетича. А я мог бы ей помочь словом, да и делом, но прошел мимо, несмотря на оценки людей, знающих толк в искусстве. Как много среди нас, людей, считающихся интеллигентами, людей полуинтеллигентных, полуневежественных. Вроде меня! И жалко, и совестно!»

В правящей элите, конечно же, были люди, разбиравшиеся в искусстве. Евгений Матвеевич Самотейкин, референт Брежнева по внешнеполитическим делам, навещал талантливого, но опального скульптора-фронтовика Эрнста Иосифовича Неизвестного. Привозил к нему столь же высокопоставленных гостей. Изменить культурную политику партии они не могли, но пытались спасти одаренных людей от гонений.

Тот же Владимир Семенов собрал большую коллекцию современной живописи. Даже Кириленко в конце концов заинтересовался: покажи! Суслов не заинтересовался.

Кто же ему нравился?

Семья сохранила альбом Александра Максовича Шилова с дарственной надписью: «Глубокоуважаемому Михаилу Андреевичу Суслову на добрую память с пожеланиями счастья, здоровья, с благодарностью за внимание. 1.X.1980, А. Шилов».

Суслов ответил:

«Благодарю Вас, тов. Шилов, за присланный Вами сборник живописи и графики. Я с большим вниманием и удовлетворением ознакомился с ним. Впечатление – прекрасное. Радует яркая, теплая, сочная жизненность Ваших произведений. Искренне желаю Вам новых успехов в творчестве и, как говорится, и впредь так держать!»

Во главе отдела науки и учебных заведений ЦК Брежнев поставил своего давнего помощника Сергея Павловича Трапезникова. В пятидесятые годы тот был директором республиканской Высшей партийной школы и одновременно главным редактором журнала «Коммунист Молдавии». В Кишиневе и вошел в команду Леонида Ильича, которая писала первому секретарю ЦК компартии Молдавии речи и статьи.

Перед назначением Брежнев поделился со своим помощником по международным делам Андреем Михайловичем Александровым-Агентовым:

– Знаешь, я думаю заведующим отделом науки сделать Трапезникова. Как ты думаешь?

Александров-Агентов, хорошо образованный и незаурядный человек, признавался потом, что пришел в ужас: Трапезников – безграмотный, примитивный функционер.

Он сказал Леониду Ильичу:

– У меня в сейфе лежит написанная Трапезниковым от руки бумага, в которой на одной странице восемнадцать грубейших орфографических ошибок. И этот человек будет руководить развитием нашей науки, работой академиков?

Брежнев нахмурился и оборвал разговор. Не произнес то, что, вероятно, думал: грамотных людей полно, а по-настоящему преданных куда меньше…