Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

Это задѣло самолюбіе молодаго человѣка. Можетъ быть еще въ первый разъ философствуя въ передней, онъ сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе. Онъ хотѣлъ сказать что-то , но стоявшій вблизи, какой-то старичекъ въ свѣтскомъ платьѣ , предупредилъ его словами :

— Не по пути-ли идти намъ? Пойдемте.— И сдѣлавъ привѣтливый знакъ рукою , онъ пошелъ.

Удивленный Ломоносовъ невольно послѣдовалъ за нимъ.

Вышедши на улицу, незнакомецъ сказалъ пріятнымъ голосомъ : ,

— Вы конечно недавно въ Петербургѣ ?

« Съ годъ,» отвѣчалъ Ломоносовъ. «И въ годъ не могу добиться увидѣть моего благодѣтеля !

—Не удивительно : Архіепископъ всегда занятъ ; а теперь еще онъ и боленъ, очень опасно.

« Опасно боленъ ?

— Да, медики опасаются за жизнь его. Впрочемъ , хотя у него застарѣлая и неизлечимая

болѣзнь, но не такая, отъ которой умираютъ мгновенно. Архіепископъ располагается ѣхать въ Новгородъ.

«Боже мой! И такъ можетъ служиться, что я не увижу Высокопреосвященнаго !...

— Пріятно встрѣтить такую признательность къ человѣку, котораго называете вы своимъ благодѣтелемъ.

« Онъ истинный мой благодѣтель. Болѣе всѣхъ ему обязанъ я тѣмъ, что продолжаю ученіе въ здѣшней Академической Гимназіи.

— А вы учитесь здѣсь , въ Академической Гимназіи! Радуюсь за васъ: Профессоръ! ваши люди Европейской учености.

« Да, и все Нѣмцы.

— Но развѣ Нѣмецъ, каковъ Эйлеръ, не украшеніе своего новаго отечества ? Рекомендація Бернулли и ученые трактаты, имъ сочиненные , ручаются за него. Всѣ другіе Академики также люди отличныхъ дарованій.

Этотъ разговоръ начиналъ занимать Ломоносова. Онъ съ любопытствомъ спросилъ :

— Конечно вы знаете ихъ всѣхъ ?

« Какъ-же и не знать такихъ людей ! Это цвѣтъ учености въ Европѣ.

— Но позвольте спросить : съ кѣмъ имѣю честь разговаривать ?

« Я Адамъ. Бурхардъ Селлій , учитель Александро-Невской Семинаріи.

— Селлій ? Но вы такъ хорошо говорите по-Русски, что я не подозрѣвалъ-бы въ васъ иностранца.

, « Много чести ! Впрочемъ, я давно въ Россіи,

люблю новое отечество мое , обожаю религію вату , и почелъ первымъ долгомъ выучиться сколько можно Русскому языку.

— Вы сказали : нашу религію ; слѣдовательно вы не принадлежите къ нашему исповѣданію ?

« Я Лютеранинъ.

- — Но какъ-же обучаете вы юношество въ Семинаріи , будучи иновѣрцемъ ?

« Предметъ мой не касается религіи : я учу Латинскому, языку , и еще прежде занималъ эту должность въ школѣ , заведенной Высокопреосвященнымъ Ѳеофаномъ на Карповскомъ Новгородскомъ подворьѣ.

— Такъ вы близки и къ Высокопреосвященному ?

« Три года занимался я въ школѣ подъ его покровительствомъ. Извините, что я такъ много сказываю вамъ о себѣ ; но я хочу чтобы вы знали меня , потому что давно знаю васъ. Архіепископъ описывалъ мнѣ вашу необыкновенную жизнь, вашу любовь къ наукамъ, и успѣхи

въ нихъ. Когда вы назвали себя, я порадовался случаю познакомиться съ вами. Жалѣю, что не зналъ васъ въ Москвѣ.

— А вы были и въ Москвѣ.

« Какъ-же ! я былъ и тамъ учителемъ въ Гимназіи.

Ломоносовъ еще въ первый разъ встрѣтилъ такого привѣтливаго ученаго. Онъ жалѣлъ, что должно было прекратить разговоръ съ Селліемъ ( имъ приходилось идти въ разныя стороны ), и обрадовался, когда умный Датчанинъ пригласилъ его къ себѣ.

Въ его ученой кельѣ Ломоносовъ пришелъ въ восторгъ , когда увидѣлъ себя посреди множества книгъ , рукописей, и всѣхъ пособій учености. Показывая ему свои разные труды , Селлій сказалъ между прочимъ :

— Вотъ это выписки для Академика Байера.

«Для нашего Байера?

— Да. Онъ приглашаетъ меня иногда раздѣлять труды свои, потому что вовсе не знаетъ Русскаго языка. Вотъ рукопись, которую приготовляю къ печати : это Schediasma litterarium de scriptoribus , qui Historiam PoliticoEcclesiasticam Rossiæ scriptis illustrarunt.

« Я вижу y васъ удивительное богатство матеріаловъ для Церковной Россійской Исторіи.

— Это любимый предметъ мой, и я надѣюсь сдѣлать кой-что для будущихъ историковъ Россійской Церкви.

« Но какъ можетъ занимать этотъ предметъ васъ.. .. Лютеранина ?

— Молодой человѣкъ ! Я Рускій душою , которая благоговѣйно прилѣплена къ Православной Церкви. Только обстоятельства мѣшаютъ мнѣ до сихъ поръ принять святое мѵропомазаніе. Надѣюсь однакожъ, что хоть при концѣ жизни Господь удостоитъ меня этого счастія.

Съ изумленіемъ глядѣлъ Ломоносовъ на почтеннаго старика Селлія. Онъ видѣлъ въ немъ человѣка, посвятившаго всю жизнь изысканію истины, и скромно спросилъ : какія-же причины удерживаютъ его отъ вступленія въ Православную Церковь ?

— Міръ! — отвѣчалъ Селлій выразительно.— Міръ приковалъ меня къ себѣ заботами мятежной жизни, и я не могу оторваться отъ него. Мое желаніе : совершенно оставить житейское море и скрыться отъ людей подъ чернымъ крепомъ монаха.

« Не понимаю,» возразилъ Ломоносовъ, «какъ съ такими правами на жизнь, при такой обширной умственной дѣятельности, вы хотите обречь себя смерти ?

— Да, и трудно понять это человѣку , который лишь хочетъ вступать въ міръ ! Но я