Восхищенный юноша не могъ ничего выговорить. Онъ бормоталъ несвязныя слова, обратясь къ Пимену Никитичу. Этотъ человѣкъ, при всей грубости чувствъ своихъ, при всемъ превратномъ понятіи о сдѣланномъ имъ добрѣ, растрогался, можетъ быть первый разъ въ жизнь свою, ибо чувство добра всегда возвышаетъ человѣка, равняя даже дикаго сына природы съ образованнымъ гражданиномъ новыхъ
обществъ. Сказавъ нѣсколько обыкновенныхъ своихъ наставленій, которыя почиталъ онъ нужными для Ломоносова , Пименъ Никитичъ началъ подвигаться къ дверямъ, безпрестанно кланяясь отцу Порфирію, и наконецъ, вышелъ.
Монахъ повелъ Ломоносова черезъ монастырскій дворъ, въ комнаты Ректора. Вступивши въ Нихъ , онъ оставилъ молодаго человѣка въ передней комнатѣ, а самъ пошелъ доложитъ о немъ.
Михайло былъ въ неизъяснимомъ восторгѣ, котораго даже не льзя назвать радостью: это было какое-то безотчетное , тревожное состояніе духа, когда человѣкъ не знаетъ , что именно ждетъ его , но чувствуетъ, что въ немного минутъ должна рѣшиться судьба его, и рѣшиться къ лучшему. Онъ не замѣчалъ окружавшихъ его предметовъ , не имѣлъ никакого понятія объ училищѣ, о Ректорѣ, и радовался только мыслію , что наконецъ онъ близко желанной мѣты своихъ давнихъ, безпрерывныхъ помышленій.
Скорыми шагами возвратился отецъ Порфирій, и далъ ему знакъ слѣдовать за собой..
Прошедши еще одну комнату, они были передъ лицомъ Ректора. Почтенный видомъ, пожилой человѣкъ сидѣлъ на софѣ, передъ раскрытою книгою, которую, но видимому, читалъ
онѣ не за-долго. Поглядѣвъ съ минуту
на Ломоносова, онъ началъ говорить :«Ты пришелъ сюда учиться, какъ мнѣ сказывалъ отецъ Порфирій. Намѣреніе доброе, и а
готовъ помочь тебѣ выполнить его. Но, напередъ должно знать, изъ какого ты званія?— Я крестьянинъ. ...
« Ну, воть первое препятствіе ! » сказалъ Ректоръ, обратившись къ отцу Порфирію.
— Да, это правда... . отвѣчалъ тотъ.
«Скажи-же, пожалуста, какъ это пришла тебѣ мысль приняться за ученье ? Кто внушилъ тебѣ охоту къ книгамъ ?
—Этого я и сказать не умѣю—отвѣчалъ Михайло.—Съ малыхъ лѣтъ выучился я церковной грамотѣ ; перечиталъ всѣ книги , какія были у нашихъ духовныхъ ; искалъ и старался добыть цовыхъ , да нашелъ только Славянскую Грамматику и Ариѳметику; выучилъ и тѣ наизустъ; да мнѣ еще хотѣлось знать. . ..
Тутъ онъ остановился.
«Ну, что-же?» спросилъ Ректоръ.
Юноша не могъ продолжать далѣе: глаза его наполнились слезами, онъ задыхался отъ удерживаемыхъ рыданій.
« Что съ тобой сдѣлалось ?» спросилъ снова Ректоръ.
Оправившись нѣсколько, Михайло продолжалъ: — Я рѣшился бѣжать отъ отца.. . . но, право, я ужь много разъ послѣ видѣлъ самъ, что сдѣлалъ не хорошо. .. . Можетъ быть и Ваше Высокопреподобіе сшанеше гнѣваться на меня.... и потому я рѣшился прежде всего сказать вамъ объ этомъ. Накажите меня , но не отсылайте назадъ, и позвольте учиться здѣсь.
Ректоръ не измѣнялъ своего важнаго вида ; но опытный мужъ этотъ понялъ , изъ немногихъ словъ , и доброе сердце , добрыя правила бѣглеца, и жаркое стремленіе его къ наукѣ. Къ тому-же, открытый , пріятный видъ, и умные глаза молодаго человѣка понравились ему. Онъ рѣшился принять его непремѣнно , и хотѣлъ только не дать вида одобренія тому, чего въ самомъ дѣлѣ не льзя было похвалить.
«Послушай, молодой человѣкъ : не было-ли другой какой нибудь причины , которая заставила тебя уйдти изъ отеческаго дома? Не сдѣлалъ-ли ты какой нибудь шалости ?
—Ей Богу, нѣтъ, Ваше Высокопреподобіе!— отвѣчалъ простодушно Ломоносовъ , и страхъ лишиться благорасположенія Ректора развязалъ ему языкъ. — Если было что нибудь еще, такъ это моя мачиха , которая била меня за то, что я читалъ книги , наводила отца на разныя строгости, и хотѣла чтобы я женился; а я умеръ-бы отъ этого. Мнѣ всегда хотѣлось
знать и вѣдать то, что вижу. Да у насъ-же такая сторона, что чудеса на всякомъ шагу: и море, и зимы, безъ солнца а свѣтлыя, и лѣса непроходимые ; а въ лѣсахъ сколько дивнаго!... Человѣкъ не звѣрь , который живетъ только для того, чтобы пропитать себя. Ему надобно знать , что для чего создано. ... А, гдѣ я могъ научиться всему этому и узнать многое другое ? .. . Судите меня сами... .
«Ну, а если-бы я велѣлъ тебѣ воротиться домой ?... »
— Ваше Высокопреподобіе ! неужели вы сдѣлаете это? А если сдѣлаете , такъ я убѣгу въ другой разъ , и въ Холмогорахъ не останусь. Особливо теперь, мнѣ тамъ и житья не будетъ. -
« Но ты видишь , что мнѣ трудно принять тебя въ наше училище : во-первыхъ потому, что ты бѣглецъ, а во-вторыхъ потому, что у насъ не принимаютъ въ ученье крестьянскихъ дѣтей.
Ломоносовъ задумался. Не обращаясь ни къ кому, онъ произнесъ какъ будто невольно : — Такъ неужели потому , что я родился крестьянскимъ сыномъ , мнѣ уже не льзя и учиться ?
« Да , почти такъ ! » примолвилъ Ректоръ. «Однакожъ я возьму тебя на свою отвѣтствен-
ность, если ты будешь уменъ, добръ , послушливъ. Въ тебѣ видна излишняя горячка, молодой человѣкъ! А ты будешь подчиненъ людямъ, которые выше всего почитаютъ смиреніе.
— Я буду повиноваться всякому ; только позвольте мнѣ учиться, Ваше Высокопреподобіе.