Михалыч (сборник)

– А почему из Воркуты? Где Мариуполь и где Воркута! – это дядя Боря перебил.

– Реабилитация, Борис, реабилитация.

– В кино надо ходить…

– «Тишина», «Чистое небо»… – заобъясняли ему со всех сторон.

– В кино надо ходить, а не в тюрьму!..

– … И третье – разное! – закончил управдом.

– Давайте уже быстрее, а то у меня процесс, – сказал дядя Жора.

И кафедру на краю сцены занял лектор.

Большую часть международной лекции он описывал преимущества кукурузы:

– …Таким образом в течение всего нескольких лет американский кукурузный виски далеко обогнал своих конкурентов из Европы. Благодаря высокому качеству и дешевизне производства. И занял весь мировой рынок…

– А что такое мировой рынок? – спросил дядя Жора-самогонщик.

– В данном случае это суммарное число пьющих людей в мире.

– Тогда я ничего не понимаю насчет высокого качества и дешевизны! Вот, если того же Маркса взять… Или меня…

Председатель резко застучал по графину:

– Все обсуждения потом!

А мне было интересно. Я впервые слушал о шотландском, ирландском и американском виски в такой лекции. До этого – только у Джека Лондона. И бабушка Аня слушала с восхищением. Писатель-фронтовик летчик был. Он рассказывал, как летал через линию фронта к партизанам. Туда – патроны и еду, обратно – раненых. Как внизу по ночам горели сигнальные партизанские костры. И как возле них партизаны пели свои тихие и протяжные партизанские песни… Это было интереснее, чем про кукурузу. И даже немного было жалко, когда закончилось.

Все похлопали, а управдом сказал:

– В «разном» выступлю я сам! И прошу вас, товарищ писатель, не покидать трибуну. Я отсюда скажу. Я тоже летчик. И в 42-ом сбили меня за линией фронта. Но ничего. Приземлился на парашюте, и жив-здоров оказался у партизан. И целый месяц пел с ними возле костров вот эти самые ваши тихие и протяжные…

Голос управдома окреп:

– …вместо того, чтобы летать!.. И все потому, что один лаптежник[1] на кукурузнике прилетал два раза в неделю, а меня обратно не брал! Говорил, перегруз будет.

Пока я не дал ему немецкие трофейные часы. Две штуки, между прочим! Вот и покажите, какие на вас часы, товарищ писатель!

Писатель побагровел:

– На мне «Победа»! Я бы попросил вас, товарищ управдом!

Но управдом подошел и убедился:

– «Победа» так «Победа»… Да и тот полысоватее был… Извини, друг. Я ж потом в СМЕРШ попал. И все такое…

Бабушка слушала с замиранием и бормотала:

– Вот они, вот они – наши сталинские соколы! Какие молодцы!

Без тени иронии. А я задумался. Все-таки, это взятка была. И раненого можно было лишнего взять. А с другой стороны… Надо будет с папой обсудить при случае. Или с Борькой. И посмотрел на Борьку. Тот уже сидел на спинке лавочки и напряженно смотрел куда-то вдаль. Я отследил направление его взгляда, который был прикован к нашему подъезду. Из которого вышла Танечка с бидоном. И стояла на пороге. Он смотрел на нее. А она на облака.

Интерес

В хлебном продавщица дала мне хлеб и сказала:

– Интересный мужчина твой папа, Михалыч! – и тут же проявила свой интерес практически: – А в какую он сегодня смену?

Я не успел ответить, потому что она повернулась спиной, чтобы взять хлеб следующему покупателю. А с папой мы разделились: я в хлебный, он в молочный, встреча на улице.

На улице папы еще не было. Я чихнул от солнца и задумался над значением выражения «интересный мужчина». Интересный – кому? Той, кто им интересуется, или той, к которой этот мужчина проявляет интерес? Тут таки есть тонкость… Вот, допустим, тетя Рая в молочном… В дверях молочного папа и тетя Рая глазами проявляли интерес друг на друга:

– Миша, так у меня перерыв сегодня почти два часа. Ты как? – и заметила меня. – Интересный мужчина твой папа! Привет, Михалыч!

– Хорошо, Раечка, хорошо, – папа подмигнул.

И она подмигнула. И он взял меня за руку. Я успел сказать «здравствуйте», и мы пошли. А папа подытожил:

– Интересная женщина! Как тебе, Михалыч?

И, не дожидаясь моего «ничего, хорошая», продолжил:

– Сейчас с бабушкой поедете в музыкалку. А у меня дела.

– Почему с бабушкой? Я сам пойду!

Мне сильно не нравилось быть в сопровождении взрослых. Он знал.

– Извини, Михалыч. Там конец учебного года. Просили прийти.

Бабушка уже сидела во дворе на лавочке. С большим пакетом на коленях, от которого вкусно пахло пирогом с рыбой. И сидели другие бабушки. И управдом с ними. В пиджаке с орденскими планками. И он сказал:

– Интересная у тебя бабушка, Михалыч. Только на лавочке редко сидит. Вот и сейчас, только разинтересничались, уже уходит, – и вздохнул, улыбаясь.

Был май. Акация цвела над всеми бабушками и управдомом. На остановке стали ждать трамвай. А я сказал:

– Бабуля, ты езжай, а я пешком пойду. Тут две остановки.

Мне не хотелось выслушивать про свои музыкальные недостатки. И бабуля всегда, как с маленьким… И пирог этот тащит… Она поняла, улыбнулась и помахала. Учитель поздоровался и воскликнул:

– Какая интересная женщина твоя бабушка, Михалыч! Я правильно запомнил? Анна Михайловна?