Михель и Ундина (СИ)

Вот входит он к Толстяку Милошу, призывно бренча карманами, доверху набитыми серебром. Местные парни, любители дармовщины, едва завидев его на дороге, ведущей к трактиру, бросают все свои дела и под любым предлогом бегут следом. Знают уже: Михель решил гульнуть. Помнят: ни с одной такой гулянки случайный гость не ушёл голодным и трезвым.

Ах, был бы жив Петар, вот бы порадовался за дружка! А то на правах Милошева зятя встретил бы его на пороге, по-хозяйски обнимая за талию старшую Лотту. И уж точно не смотрел бы Милош волком, как Михель устилает дубовую столешницу серебряными гульденами – старательно, один к одному. Блестят они, словно чешуйки на дне рыболовной лодки, суля невиданное веселье праздным гулякам и прибыток в мошну трактирщика.

И только молчаливая Лотта не торопится обслуживать Михелевых гостей. Поэтому и слышит странное приветствие, которым обмениваются отец и молодой мельник.

– Опять пришёл? – тихо говорит Милош.

– Пришёл, – храбрится Михель. – Ногами, в дверь. Запретишь – могу и с первым весенним паводком войти.

– Не грози, – полыхает из-под кустистых бровей Милоша злой зелёный огонь. – Далека мельница да лес близко. Не твоё тут место.

– Не грожу, – легко соглашается Михель. – С добром пришёл.

Грохочет деревянный поднос, уставленный полными до краёв кружками, – это Марта, младшая дочь трактирщика, вышла из кладовой.

Вздрагивает Лотта – померещилось, мол, и бросается сестре на подмогу. Когда в трактире столько народа, и в шесть рук не скоро управишься. Жаркий и щедрый будет этот вечер.

В углу пришлые музыканты настраивают инструменты – скрипку и деревянную флейту. «Ах, Петар тоже умел играть на флейте», – мельком вздыхает Лотта, проходя мимо них на кухню. Чёрная траурная лента давно свернулась в узкий шнурок, истрепалась по краям, спряталась в складку рукава. Но так даже лучше – не увидит случайный человек, не задаст глупого нескромного вопроса. Знает Лотта, что не вышла она девичьей красой, что не любил её Петар, а что замуж звал – так мало ли женитьб по расчёту. Но сердцу-то всё равно не прикажешь, не сожмёшь в кулак, не избудешь скорбь по пригожему парню.

Ах, как без оглядки умеет гулять Михель! Едва заслышав первые такты простенькой мелодии, вскакивает он на деревянный стол, отбивая каблуками замысловатую дробь, в мелкие черепки кроша глиняную посуду. Заходится в отчаянной пляске, будто бы последний день ему остался ступать по земле.

И внезапно нагибается вниз, легко, как пёрышко, подхватывает за руку зазевавшуюся Марту, ставит рядом с собой. Падает у неё из рук поднос, катятся бутылки по дощатому полу. Хоть Марта на голову выше Михеля и нескладная, что доска, а в паре с ним расцветает, заливается румянцем. Хорошо и боязно плясать незамужней девке-вековухе с первым красавцем в селе, на виду у многих парней.

Прерывается музыка. Спрыгивает Михель на пол, обнимает Марту за талию и под одобрительные хлопки и громкий смех спускает вниз. Кланяется ей, кланяется хмурому Милошу за стойкой, шутейно бьёт себя кулаком в грудь: прости отец, виноват, не удержался, не буду больше куражиться. Хватает первую попавшуюся кружку, осушает до дна.

Горчит сидр, речным песком скрипит на зубах, дерёт глотку.

Ах, как хорош сейчас молодой мельник! Чёрная прядь прилипла к вспотевшему лбу, сверкают шальные глаза, вздрагивают ноздри – будто породистого жеребца остановили на полном скаку, но тот не успел осознать этого и где-то внутри себя продолжает бежать.

Пуще прежнего смущается Марта, закрывает лицо передником, прячется в кладовой. Полжизни не жалко, только бы ещё хоть раз станцевать с Михелем. А то и целую жизнь.

Но когда Марта, отдышавшись, возвращается обратно, Михель обращает на неё внимания не больше, чем на блюдо с запечённым гусем, которое она ставит на стол.

Ах, поманило дуру-девку шальное случайное счастье, мелькнуло молнией по небу, оставило солёный вкус пота на губах и глухую тоску в груди – и сгинуло, словно не было.

Ах, как неймётся сейчас белокурой красавице Лизхен, снаружи притаившейся у окошка! Изорвала она кружевной платок на ниточки, до крови искусала нежные пухлые губки.

А ведь говорила же ей девичья гордость: не ходи. Не оберёшься потом стыда, коли узнают, что ты за парнем в открытую бегаешь.

Но стоило Лизхен увидеть Михеля из окна лавки, как под каким-то пустяковым предлогом сбежала она со двора, и, прячась, проследила за любимым до дверей трактира. Хорошо, что войти не посмела – что делать приличной девушке в компании незнакомых хмельных парней?

Зато знает теперь Лизхен, на кого положил глаз Михель. И почему Милош на днях сказал, будто бы не для неё он предназначен. Ясное дело – для нескладёхи своей сговорил завидного жениха. Большое приданое, видно, пообещал, раз Михель согласился.

Бежит Лизхен домой, от ревности не разбирая дороги. Развязалась синяя лента в косе, сбился в сторону передник. В спину летит хохот из трактира. Уж, не над ней ли смеются?

Забыла Лизхен, что сама, по своей воле, когда-то отказала Михелю. Кажется ей, будто всегда она его любила, и только воля суровых родителей мешала им быть вместе.