Ах, нет внимательнее взгляда влюблённой и ревнивой девушки! Всё видит Лизхен, всё примечает: и берёзовую веточку с тремя листиками, будто бы случайно зацепившуюся за пряжку Михелевой шляпы, и то, как торопится он покинуть деревню и вернуться домой, и рассеянную улыбку, которая мелькает на губах, когда Михель думает, что никто его не видит.
Бьётся раненое сердечко Лизхен под накрахмаленным передником: есть всё-таки у Михеля зазноба, хотя и старается он до поры до времени скрывать свои чувства.
Но кроме этого ещё много странного замечает Лизхен: холодную отстранённость трактирщика Милоша, неприкрытую ненависть и страх Бояны. Первый после гибели племянника Петара не подаёт Михелю руки, хотя всего год назад называл молодого мельника самым работящим и честным парнем во всей округе. Вторая старается избегать Михеля, а случайно столкнувшись с ним на улице, опускает взгляд и под лотком с зеленью делает рукой непонятные знаки – будто бы отгоняет кого-то. Впрочем, Бояна всегда была странной, а после того, как пропал Жилко, и вовсе видно умом тронулась.
Зато с Милошем можно поговорить, решает Лизхен. Благо, вскоре находится вполне приличный повод: перед Троицыным днём трактирщик заказывает у Мюллера большую корзину сдобных маленьких булочек с начинкой из щавеля, яйца и черемши. Лизхен сама ставит опару, сама замешивает тесто и вызывается отнести готовый заказ. Отец не нарадуется: вот какая хозяюшка у него выросла, помощница в нелёгком ремесле, не пропадёт, даже если – тьфу-тьфу-тьфу! – не сладится у неё с замужеством.
Идёт Лизхен по улице, несёт тяжёлую корзину на сгибе локтя, прячет лицо под оборками чепца от игривого весеннего солнца. Не дай Бог, разукрасятся щёки россыпью веснушек, потом не наберёшься простокваши и чистотела, чтобы все свести!
Милош принимает заказ, но глядит хмуро, и на робкую попытку завести разговор отговаривается спешными делами. В трактире никого: все торопятся до Троицы перепахать и засеять клочки земли, чтобы не упустить урожай зерна, или заняты весенней уборкой. По каким-то делам из каморы выходит хмурая долговязая Лотта, рукав её коричневого платья со дня гибели Петара повязан траурной лентой.
«Неужели даже этой свезло быть просватанной? А ты того и гляди останешься вековухой жизнь доживать», – шепчет в голове у Лизхен неприятный въедливый голосок.
– Деньги передам твоему отцу при встрече, – говорит Милош. Его поза выражает твёрдое намерение поскорее избавиться от надоедливой девушки.
– А Михель здесь больше не появляется? Когда-то они с Петаром часто у вас бывали, – спрашивает Лизхен и заливается румянцем.
– Послушай-ка, девочка, – Милош задерживается у стойки и начинает поправлять идеально ровный ряд глиняных кружек и плошек, – забудь ты про Михеля, не для тебя теперь он. Я ведь тебе добра желаю.
«А для кого?» – хочет, забыв о стыдливости, спросить Лизхен, но Милош уже подхватил поднос с посудой и скрылся на кухне.
Она выскакивает на улицу, пытаясь не разреветься прямо на глазах у любопытных односельчан. Что ж, её самые грустные опасения подтвердились: Михель влюблён в другую.
– Вот идёт она, душегубова невеста, – ползёт за спиной Лизхен ядовитый шёпот, словно гадюка в бессильной злобе свивается тугими кольцами, готовясь к смертельному броску. – Да только не нужна ты ему ни на этом свете, ни на том. Заманит тебя чудищу в пасть, пропадёшь, сгинешь, перемелешься мукой и прахом.
Стоит возле трактира Бояна, щурит заплывшие жиром свиные глазки, чёрный чепец как крылья ворона по тёплому ветерку полощется. Караулила небось, чтобы Лизхен одну застать.
– Не растёт полынь по этому берегу реки. Жёлтой купальницей он зарос. Свиваются в глубоких омутах скользкие стебли кувшинок. Между берёз в полнолуние бродит белая тень… – бубнит под нос Бояна, раскачивается на пятках. Колышется её крупное тело, ходуном ходит.
– Сгинь, ведьма, – взмолилась Лизхен.
А Бояна возьми и швырни ей под ноги пучок молодой полыни, перевязанный красной нитью:
– Носи, девка, на поясе, коли жизни лишиться не хочешь! Как я носи!
Будто во сне нагибается Лизхен за травой, не в силах противиться наваждению, – хотя зачем нужна та полынь, ею только мух да блох отгонять, – а когда выпрямляется, Бояны уже рядом нет.
Только подол юбки за углом трактира мелькнул – быстро бегает, старая кляча, когда захочет.
Ах, всё, что нужно, есть у Михеля для счастья! Сидит он в тени старой отцовской вишни, щурится сквозь цветущие ветви на молодое весеннее небо в лёгких пёрышках облачков. Только не спокойно у него на сердце. И падают-падают душистые нежные лепестки, ложась на непокрытую голову и плечи Михеля. Издалека кажется: седой сгорбленный старик, заметённый снегом, прислонился спиной к нагретому солнцем стволу дерева. А если приглядеться получше, почудится в белоснежной вишнёвой кипени тревожный багровый оттенок.
Или это закатные лучи так странно отражаются от лепестков?
========== Часть 10 ==========
10