Миклош Акли, или История королевского шута

Французский посол Норабон прибыл для переговоров о женитьбе императора Наполеона на принцессе Марии-Луизе, об ее отъезде в Париж и других, связанных с этим, деталях. А хитрый аналитик Меттерних в течение всех переговоров и даже после аудиенции долго еще пытался разгадать смысл вырвавшегося из уст императора странного восклицания. Он думал о чем-то значительном и загадочном, на самом же деле это был незначительный пустяк в сравнении с подготовленной ими мировой драмой.

Глава XIII Когда цветочный бутон хочет стать розой

Акли летел как на крыльях. Он был счастлив, и хотел прокричать всему миру: "Она моя! Император отдал ее мне! Вы слышите: мне!"

Не теряя больше ни минуты, он сбежал вниз по ступеням крыльца к стоянке извозчиков, прыгнул в дрожки и поскакал на Унгаргассе, 23. Двадцать три! Как великолепно звучат эти слова. Их же можно скандировать, как стихи. Сколько сладостных звуков в двух маленьких цифрах! Он втянул голову в воротник своего мехового пальто ( хотя он ни капельки не мерз), и ему показалось целой вечностью, пока скачущие во весь опор лошади примчали его к дому 23, где он выпрыгнул из пролетки - легко, упруго.

Вокруг на улице стояла тишина. Только на взломанных воротах виднелись следы событий прошлой ночи. На звонок колокольчика вышел Димитрий, и после того, как Акли назвал себя, он, радостно приветствуя его впустил во двор.

- Господи боже, кого я вижу! Давненько не наведывались к нам!

- Меня не было в Вене, дорогой старче. Я был дома. В Венгрии.

- О, бедная барышня, как она горевала!

- Горевала? - весело переспросил Акли, а самому будто кто ласковой рукой провел по сердцу. - Что же ей было горевать?

- Жалела она вас, - смущенно отвечал Димитрий, - потому что вы это... как его (он подыскал подходящее слово)... потому что вы "отдыхали" у себя на родине.

Слово "отдыхали" Димитрий произнес со значением, как бы давая понять Акли, что он обо всем хорошо информирован, но как человек "тонкий" избирает более изящные обороты.

- Ну а у барышни все ли в порядке, никаких забот?

- Бог каким-то чудом уберег нас. Не знаю даже как. (Он набожно воздел взор к небу).

Бог и я, - подумал Акли, а вслух добавил:

- Вы хотите сказать, что-то случилось?

- О, нет. Боже упаси! Ничего не случилось, сударь! (Он умел лгать с таким же невинным выражением лица, как лгут только министры).

- А где я могу поговорить с мадам?

- Она у себя в кабинете.

Мадам Сильваши приняла посетителя весьма приветливо.

- Вас сам бог послал нам. Как вовремя вы приехали! А я как раз пишу докладную графу Коловрату, чтобы мадемуазель Ковач забрали из моего пансиона, потому что и ей самой и пансиону и даже моему существованию грозит опасность. Я больше ни за что не отвечаю.

- Но я отвечаю! - отвечал Акли.

- Ну вы сами только вчера вышли на свободу. Как мне сказала Незабудка, вас помиловали только благодаря ей. Повторяю, вы только вчера вышил на свободу и ничего еще не знаете о случившемся.

- Я обо всем знаю, сударыня. И о том, что вчера ночью происходило на этой улице.

- Как? - бледнея вскричала госпожа Сильваши. - О, об этом уже говорят в городе? Тогда пропала репутация пансиона! Всех моих девочек родители тотчас же по домам разберут. Или может быть этот паршивый Димитрий разболтал вам? Да говорите же, сударь, ради бога?

- Нет, сударыня, ни в городе никто ничего не знает, и Димитрий нем как рыба. Но я сам был здесь вчера ночью. Среди осаждавший ваш пансион - в овчинном полушубке с патронташем и карабином. Словом, как все другие. Но я оберегал вас.

Тут вдруг дверь, раскрытая изящной и тонкой ручкой, распахнулась, и вбежала Незабудка - в юбочке терракотового цвета, - принеся в кабинет свежий ветерок и нежный запах своих красивых белокурых волос.

- Добрый вечер, Клипи-Липи, добрый вечер! - Голос ее звучал весело, нежно, свободно, как щебет птички. Она подбежала к Акли, схватила его за обе руки, начала трясти их, а потом, откинувшись на вытянутых руках, принялась кружиться вокруг Акли, как карусель вокруг "исполинского столба", и юбочки ее, будто колокол, завертелись, раздуваясь на образовавшемся ветру. Столб (Акли) тоже неловко поворачивался вместе с "каруселью".

- Да вы мне руки выдернете, - смеялся он и смотрел, смотрел на нее с восторгом и не мог наглядеться и только все время повторял:

- Как выросла, как выросла! Будто тополек!

- Незабудка! - проговорила мадам, строго посмотрев на нее. - Ну что за манеры? И господин Акли вам не сверстник, или приятель по играм. И вы не ребенок, и он не дядюшка.

- Конечно, он только Акли. Но если я так рада, увидев его самого целым и невредимым, - что ж тут плохого?

- Хорошо, дитя мое, правильно: ты рада! Но и радость нужно проявлять в определенных эстетических формах. В этом и состоит мастерство педагогики.

- Но поймите, мадам, если он меня никогда всерьез не принимает, почему же я должна принимать его всерьез.

- Ну если не по другим причинам, то хотя бы потому, что так хочу этого я.

- О, ради вас - охотно!