Мила Хант

Я закрываю дверь и буквально падаю на кровать, совершенно оглушённая. Я провела полчаса с тремя типами, которые являются полными антиподами друг друга. Ян очень тёплый, он сделал всё, чтобы я чувствовала себя в своей тарелке. Вера, кажется, произошла от скрещения робота и зомби. Что касается Брук, то мне казалось, за апатичным фасадом она прячет настоящую бурю, вызванную моим появлением. Но её можно понять. Внезапно тебе навязывают какую-то незнакомую девицу, которая с пол-оборота заменяет твою недавно погибшую старшую дочь. Посредине ужина Ян, чтобы нарушить неловкое молчание, рискнул заговорить о моих планах на завтра. Вера ответила за меня: «Она болеет и должна отдохнуть несколько дней». Ян не стал расспрашивать дальше. На этом разговор окончательно заглох, и я притворилась, будто не голодна, чтобы поскорее выйти из-за стола.

– Каждый ест что хочет и когда хочет, – просто сказала Вера, избавляя меня от необходимости что-либо объяснять.

Страшная тяжесть давит на грудь. Всё болит: голова, желудок. Я хочу дать выход переполняющему сердце горю, а также напряжению и тревоге. Но это кончится океаном слёз или воем, который перепугает милую – и тоже грустную – семью, великодушно принявшую меня. Я думаю о Вере, такой маленькой и уже нагруженной столь серьёзными обязанностями, о её прошлом и тенях, живущих там. Нет желания добавлять свой штрих к этой картине.

Поэтому я прячусь в единственной мысли, которая должна занимать меня сейчас: моём задании. Вычислить шефов Демоса и устранить их. А вдруг на это уйдут недели, месяцы? Согласятся ли леди А. и С. ждать?

Я с трудом поднимаюсь и начинаю рыться в шкафах. Нахожу новую зубную щётку, пасту, мыло и нечто розовое, напоминающее сильно поношенную пижаму. Материя от времени стала совсем мягкой и нежной, как у вещей без возраста, с которыми не можешь расстаться, хотя у тебя есть десять других. Я, впрочем, предпочитаю позаимствовать ту пижаму, которая кажется новой.

Проскальзываю в ванную, быстро привожу себя в порядок и бесшумно возвращаюсь в комнату. Остальная квартира погружена в тишину. В гостиной горит свет. Заглядываю и вижу Веру в наушниках, которая удобно устроилась на одном из гигантских пуфов и увлечённо смотрит кино. Ян, сидящий рядом, щекочет дочку. Та, смеясь, отбивается. И в конце концов бросается в его объятия, не отрываясь от фильма. Ян прижимает её к себе и, отодвинув наушники, что-то шепчет. Вера выглядит счастливой. Я бы хотела просто порадоваться за неё, сдержанную и омертвевшую. Но я завидую. У меня никогда не было такой близости с отцом. И уж тем более никогда не было отца, который доверил бы мне принять даже самое маленькое решение.

Уже возле моей комнаты я замечаю какое-то движение в темноте коридора. Это Брук в ночной рубашке. Неподвижная и прямая. Она смотрит так пристально, что мне становится не по себе. В выражении её лица нет ни враждебности, ни упрёка. Только напряжённое внимание, попытка разгадать, что скрывает эта чужая девушка, вторгшаяся в её жизнь. Я выдерживаю взгляд Брук лишь мгновение, потом отвожу глаза. Я стою в коридоре, на пороге комнаты их погибшей дочери, куда больше не смею войти. По крайней мере, пока Брук не скроется в своей спальне. Понимает ли она это?

– Спокойной ночи, – наконец шепчет она и исчезает за дверью.

Я раздеваюсь, облачаюсь в пижаму и проскальзываю под одеяло. Его теплота тут же умиротворяет и расслабляет меня. Глаза закрываются. По вискам текут слёзы. Я проваливаюсь в глубокий сон. Так прячутся в доме, когда мир снаружи разлетается на первоэлементы.

21

– Мила! Проснись!

Такое впечатление, будто меня накачали снотворным, – так крепко я спала. Я слышу голос Веры. Он звучит как-то ненормально. Быстро выпутываюсь из одеяла и бросаюсь к двери. Вчера я машинально заперлась на ключ. Открываю, и в комнату врывается Вера.

– Они здесь! Прячься!

Она распахивает дверцы шкафа, потом подбегает к окну, за которым брезжит раннее утро. Я не понимаю.

– Кто «они»? О ком ты?

Дверь квартиры сотрясается от ударов.

– Служба безопасности, – тихо говорит Вера. – Я попросила родителей пока не открывать. Прячься снаружи, на карнизе за окном. Быстро!

Я высовываюсь. Крошечный бортик опоясывает здание. И тридцать один этаж до земли. Я бледнею.

– С ума сошла? Ни за что туда не полезу!

Вера пристально смотрит на меня.

– У тебя кружится голова.

Это не вопрос. Кажется, она читает на моём искажённом лице.

– Ты знаешь многих, кто бы согласился балансировать на десятисантиметровом карнизе на вершине башни? Я предпочитаю сразиться с твоими товарищами из Службы безопасности.

Но Вера толкает меня к окну.

– Они убьют тебя, – говорит она без всяких эмоций.

Вера хорошо их знает. В моих интересах ей поверить. Удары становятся более настойчивыми. Непричёсанная голова Брук возникает в проёме двери.

– Надо открыть. Иначе они всё разнесут.