Милая , 18

— Все сделаю, не беспокойтесь. Но в прошлый раз, когда в делегации были жены, Министерство информации прислало для них ужасного сопровож­дающего. Может, попробуем кого-нибудь другого?

— Например?

— Не знаю, — пожала плечами Габриэла, — ска­жем, какого-нибудь уланского офицера. В Седь­мом полку полно красавцев, которые говорят по-английски.

— Эге, милочка, — пробурчал Томпсон. — На шляпку я однажды уже разорился. Милдред, — сказал он по внутреннему телефону, — позвоните в Цитадель генералу. Нам нужен сопровождающий для жен членов делегации высокопоставленных лиц, которая прибывает послезавтра. Делегация имеет огромное значение, речь идет о большой ссуде для Польши. Если можно, пусть направят лейтенанта Андрея Андровского из Седьмого улан­ского. Да. Пусть свяжется с мадемуазель Рок. — Он положил трубку. Габриэла покраснела как рак.

— Называйте меня отныне просто Купидоном.

Андрей пришел в ярость, но ничем себя не вы­дал. Позвонил мадемуазель Рок, спокойно полу­чил от нее распоряжения. Он пустил в ход все свое польское обаяние, сопровождая трех пожилых, но еще чувствительных американок. Ему даже удалось сдержаться, когда одна из дам, узнав, что он играл за сборную Польши, стала настаивать на том, чтобы он снял сапоги и по­казал мускулы своих ног.

В конце третьего дня он доставил дам в гос­тиницу, о чем и доложил в посольство мадемуа­зель Рок.

— Признаться, меня похвалили за умение нала­живать связи. Вы внесли большой вклад в строи­тельство плотины на Варте.

— Спасибо, — промямлил Андрей.

— Знаете, лейтенант, американские дамы так довольны вашим обществом, что спросили, не со­гласитесь ли вы их сопровождать в двухдневной поездке в Краков, пока комиссия будет рассмат­ривать проект плотины.

— Мадемуазель Рок, — сказал Андрей, — боюсь, я отнимаю у моих приятелей-офицеров прекрасную возможность проявить себя. Пусть уж на сей раз исполнят свой долг они.

— Но дамы просят именно вас. Вы же хотите увидеть плотину на Варте?

— Мадемуазель Рок, плевать мне на плотину. В тот вечер я задел ваше самолюбие, и вы мне ото­мстили. Победа за вами — я посрамлен. Пока я водил этих... милых дам по Варшаве, мой полк проиграл очень важный матч, а мой дом совсем опустел. Вам придется найти кого-нибудь друго­го для исполнения этой приятной обязанности, потому что только через военный трибунал меня можно заставить вернуться сюда завтра.

— По-моему, вы ведете себя совсем не по-поль­ски.

— Разрешите отбыть в полк?

— Если проводите меня домой, — улыбнулась Габриэла.

На сей раз, когда он ей отдал ключ, она во­шла, не закрыв за собой двери.

— Поднимайтесь, — пригласила она.

Андрей вошел в небольшую, но со вкусом и хо­рошо обставленную гостиную. Это убранство, ка­залось, еще больше смутило его. Габриэла вышла на балкон, с которого была видна вся аллея Трех крестов. Андрей стоял у дверей, вертя в руках конфедератку.

— Входите, я не кусаюсь.

Когда он подошел к балкону, Габриэла оберну­лась и посмотрела на него со злостью.

— Вы совершенно правы, лейтенант, никогда еще я так не страдала от унижения.

— Вы уже отыгрались за него.

— Нет, не отыгралась.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы усматривали в этом дело чести.

— Я никогда в жизни не бегала за мужчинами, но и они от меня никогда не бегали. Я не скры­ваю, что вы мне нравитесь, и хотела бы точно знать, почему вам доставляет удовольствие обращаться со мной, как с уличной девкой.

— Я уже сказал вам, что не люблю бывать на балах, я там чужой.

— Вы же знаете, что стоит вам моргнуть — и приданое любой богатой невесты в Варшаве — ва­ше.

— А мне хорошо быть тем, кто я есть.

— Так кто же вы есть?

— Я еврей, и у меня нет ни малейшего желания добиваться положения, которого я не жажду. Я, конечно, отношусь к категории ”хороших” еврей­ских парней. Могу метать копье дальше любого поляка и брать самые высокие барьеры на скач­ках, так что в уланских полках даже существует полюбовное соглашение не упоминать публично о моем позорном происхождении.

— И только поэтому вы так со мной обращае­тесь?

— Мадемуазель Рок, не знаю, насколько сильно в вас американское воспитание, но в Польше при­нято считать, что мы используем таких милых ка­толических девушек, как вы, для обрядовых жерт­воприношений.

Габриэла прошла с балкона в комнату, присела возле столика с лампой и глубоко вздохнула.

— Что ж, я сама напросилась на этот разговор, нечего теперь обижаться. По крайней мере, мое самолюбие удовлетворено. Я думала, я вам не нравлюсь.

— Напротив, вы мне очень нравитесь.

— Вы только напускаете на себя браваду, а на самом деле вы очень ранимый человек.

— Я занят серьезной деятельностью, армия у меня отнимает лишь половину времени.

— Какой деятельностью?

— Вам это не будет интересно.

— Как раз интересно.

— Я сионист.

— О сионизме я слышала. Выкупить Палестину или что-то в таком роде.

— Вот именно, что-то в таком роде. Я член исполнительного комитета организации, которая называется ”Бетар”.

— ”Бетар”? Какое странное название!

— Во времена римского владычества в Иудее, во времена восстания Бар-Кохбы[11]... В общем, вам это не интересно.