Милая , 18

Странно было не бежать. Когда первый подошел ко мне, я его ударил. На нашей улице я мог одо­леть всех ребят, но стукнуть гоя мне и в го­лову не приходило. А этого я стукнул так, что он упал. Он тут же поднялся с расквашенным но­сом и совсем озверел от злости. Я снова стук­нул его, на этот раз так, что он остался ле­жать. Я посмотрел на остальных, и они начали пятиться назад. Я — на них, они — бежать, я — за ними. Догнал одного и тоже побил. Я, Андрей Андровский со Ставок, побил двух гоев! — Тут его воодушевление, навеянное воспоминаниями, улеглось, и он снова помрачнел. — Вот почему я — дутый сионист, Габи. Я ненавижу эту чертову сионистскую ферму, не хочу всю жизнь проводить в задних комнатушках, и Бронский это знает. Я не поеду в Палестину, не буду строить поселе­ния на болотах...

— Но в таком случае, почему же ты...

— Потому что с бетарцами я не один, я там с друзьями, и пока мы вместе, никто не отнимет у нас кур. Все, чего я хочу, Габи, — иметь воз­можность жить, не убегая. Я заставил их сде­лать меня уланским офицером, я, Андрей Андровский, сионистский вожак. Но я чувствую на спи­не их взгляды. Еврей, думают они, хотя в гла­за этого не скажут...

— Успокойся, дорогой, ты же сейчас не борешь­ся за...

— Габи, я так устал бороться за всех, так устал быть ”тем самым” Андреем Андровским.

— Ну, успокойся, отдохни.

Она погасила свет, примостилась рядом и гла­дила его, пока он не забылся тяжелым сном.

*  *  *

Мамина песня. Мамина колыбельная. Андрей от­крыл глаза и заморгал. Нащупал подушку. Во рту стоял противный вкус. Он сел. Тряхнул курчавой головой. В ту же минуту проснулась и Габриэла, но она, не шевелясь, смотрела, как он спускает ноги на пол, как натягивает мундир и выходит на балкон. Внизу лежала спокойная, спящая Вар­шава.

”Папа”, — сказал про себя Андрей и увидел, как живого, Израиля Андровского. Обшарпанный черный сюртук, неухоженная борода с проседью, полузакрытые глаза, на лице, на всей фигуре печать усталости и жизненных тягот.

Запах бедности вновь ударил Андрею в нос.

”В хедере ты научишься находить утешение в Торе[19], в Талмуде[20], в Мидраше[21]. С завтрашнего дня начнешь ходить в школу, отправишься в пла­вание по необъятному морю, которое называется Талмудом, наберешься мудрости, и она поможет тебе всю жизнь оставаться хорошим, верующим человеком”.

Маленький Андрей пролепетал на идише, как он рад, как хочет он учиться в одной из шестисот еврейских школ Варшавы.

Рабби Гевирц, грея руки у остывшей печки в темной и грязной комнате, говорил горстке дро­жащих от холода учеников: ”Понимаете, киндер[22], мы, евреи, живем в изгнании со времен разруше­ния Второго Храма[23] вот уже почти две тысячи лет... Инквизиция... Крестоносцы... Реки крови. Евреи бежали из Богемии в только что образо­вавшееся королевство Польское. Здесь их приня­ли радушно, и для них началась новая жизнь — тогда же, когда началась Польша. Евреи были ей нужны, потому что не было у нее среднего клас­са — только помещики и крестьяне. Евреи принесли с собой ремесла, искусства и умение тор­говать...”

”Ну, Андрей, как сегодня было в хедере? — Мальчики меня дразнят, говорят, Андровский — не еврейское имя. — Новости какие! Очень даже еврейское. В нашей семье с незапамятных времен все были Андровскими, а семья наша очень древ­няя, она долго жила во Франции, пока во время крестовых походов не перебралась в Польшу. — Папа, почему и ты, и рабби Гевирц так много рассказываете про историю? Я хочу знать, что сейчас происходит, зачем столько говорить о прошлом? — Зачем? Чтобы знать, откуда ты при­шел. Прежде чем узнаешь, кто ты и куда идешь, нужно знать, откуда пришел”, — ответил Израиль Андровский, подняв палец к небу.

Так Андрей узнал, что один за другим поль­ские короли выпускали эдикты, гарантировавшие евреям свободу вероисповедания и защиту зако­на. Но уже вскоре начались преследования, которые длятся почти тысячу лет, иногда затихая, а иногда усиливаясь. Это началось с тех пор, как окрепла католическая церковь. Иезуиты рас­пространяли слухи о ритуальных убийствах; не­мецкие иммигранты, недовольные конкуренцией в торговле, с помощью церкви добились, чтобы ев­реев обложили налогами. Паны отняли у евреев собственные или арендованные земли. Польше принадлежит честь создания одного из первых в ми­ре гетто: евреев согнали в одно место, это мес­то обнесли стеной и так отделили их от прочих граждан. Отторгнутые от национальной и экономической жизни государства, евреи замкнулись в своей общине. В гетто жилось очень трудно, и тут зародились еврейские традиции самоуправле­ния и взаимопомощи. И тогда же евреи стали уси­ленно изучать свои священные книги в поисках ответа на бесчисленные вопросы. ”Мы, как пти­цы, — говорил рабби Гевирц. — Путь домой та­кой долгий, что нам в один прием его не одо­леть, вот мы и кружим по дороге, и опускаемся отдохнуть, но пока мы успеваем свить гнездо, нас снова прогоняют, и мы снова кружим в воз­духе”.