Милая Роуз Голд

Теперь он смотрит на меня как-то злобно. Я стараюсь не поддаваться натиску, но играть в гляделки с Сантой – это для меня слишком. Я отворачиваюсь, но продолжаю чувствовать на себе его взгляд. Санта не сводит с меня глаз, хотя к нему на колени уже забираются дети.

Может, у меня просто паранойя? Вдруг он вовсе не на меня смотрит.

Я оглядываюсь через плечо, чтобы понять, на кого из стоящих у меня за спиной мог бы смотреть Санта, и кого же я вижу? Через парковку идет не кто иной, как Арни Диксон, этот ходячий Гамби[18], и, судя по всему, твари, которые его породили. Меня накрывает волной жуткой ярости. Ничего подобного я не испытывала с тех пор, как Роуз Голд выступила против меня в суде.

Я пересекаю парковку, направляясь прямо к ним. Арни замечает меня, и на его лице отражается испуг. Я останавливаюсь напротив этого идиота и ставлю руки на пояс.

– Тебе и твоему беспутному братцу-поджигателю лучше держаться от моей семьи подальше! – кричу я.

Арни озирается, разинув рот, как будто решил, что я не к нему обращаюсь. Его тощие очкастые родители, от которых несет кошатиной, тоже озадачены.

– Скажи своим прихвостням, чтобы давали волю своей пиромании где-нибудь в другом месте. Если я еще кого-нибудь из вас увижу возле моего дома, то вызову полицию! – Я так громко кричу, что у меня начинает стучать в голове.

Мамаша Арни встревает. Голос у нее мягкий, но говорит она громко:

– Не лезь к моим сыновьям, ведьма.

Я поворачиваюсь к ней:

– Ваши сыновья подожгли мой мусорный бак!

Кто-то высокий, нависнув над всеми нами, хватает меня за локоть.

– Давай ты не будешь портить людям праздник? Отстань от Диксонов.

Том. Я вдруг понимаю, что за сценой, которую я устроила, наблюдал не только он. Вся парковка замерла. Щекастые болваны, закутавшиеся в пуховики, похожие на одеяла, смотрят на меня враждебно. Одна пара торопливо садится в машину вместе с дочерью, остальные неподвижно наблюдают, скрестив руки на груди. Хотите шоу? Ладно.

Вырвавшись из цепких рук Тома, я снова начинаю говорить, сопровождая свою громкую речь бурной жестикуляцией. Я хочу, чтобы меня заметили все.

– С тех пор как я вернулась, вы все ведете себя со мной ужасно. Вы ничего не знаете о наших с Роуз Голд отношениях, о том, как мы теперь близки. Но вы продолжаете строить против меня заговоры!

Гиперответственные мамаши демонстративно прижимают детишек к себе. Борцы из школьной сборной похрустывают костяшками пальцев. Я понимаю, что для большинства мои слова звучат как бред. Те, кому неизвестно о поджоге, решат, что я просто сумасшедшая. Я чувствую, что толпа горожан сейчас может снова изгнать меня с позором, и мне от этого горько. Внезапно у меня за спиной раздается хриплый голос.

– Отстаньте уже от Пэтти. Дайте ей порадоваться празднику и радуйтесь сами.

Я оборачиваюсь и вижу, что на меня сверху вниз смотрит Хэл Броуди, папин старый друг. Я с детства его не видела. Ему, наверное, уже под девяносто, но, если не считать морщин и легкой сутулости, возраст на нем не сказался. Раньше Хэл никогда не был особенно добр ко мне, так что не понимаю, почему он вдруг решил за меня заступиться.

Том изумленно смотрит на него.

– Ты ее защищаешь, Хэл? После всего, что она сделала с Роуз Голд?

Хэл снимает бейсболку «Чикаго Беарз», потом снова надевает ее на голову.

– Я знаю, что она сделала, Том, – говорит старик, глядя мне прямо в глаза. – Большинство из вас не знало Пэтти в детстве. Вы не представляете, через что она прошла. А я знаю.

Толпа застывает. Я чувствую, что в легких не осталось воздуха.

– Отец годами избивал ее до полусмерти. – На лицо Хэла ложится тень мрачных воспоминаний. – Я до сих помню эти синяки.

Так вот в чем дело. Хэл Броуди хочет очистить совесть, ведь он ничего не сделал, хотя знал, что его лучший друг до крови избивает своих детей. Я и не думала, что Хэл был в курсе. Мне казалось, кроме нашей мамы, никто ничего не видел. Кровь приливает к моему лицу. Мне жутко вспоминать все это и стыдно, что мой позор вновь раскрыли перед всеми.

– В детстве многих из нас лупили ремнем, – ворчит кто-то в толпе. – Но мы-то не выросли чудовищами. Мы не травим дочерей и не морим голодом сыновей.

Раздается одобрительный гул. Кто-то даже аплодирует. Хэл хмурится.

– Ну, значит, в раю вам всем вручат по медали. Вы это хотели услышать? Я говорю только, что у этой женщины была непростая жизнь. Сейчас Пэтти нужен второй шанс. Может, нам следует дать ей этот шанс.

Все молчат. Жаль, что я не могу остановить время и сохранить это мгновение навсегда. За шесть лет никто не сказал мне ни одного доброго слова. Я смаргиваю подступившую слезу.

Хэл продолжает:

– А как же прощение? Если я правильно помню, оно играет большую роль в Священном Писании, которое вы так любите цитировать.

На парковке стоит тишина. Я готова расцеловать морщинистое лицо Хэла. Именно такого момента я ждала. Я бросаю взгляд на Роуз Голд. Ее лицо перекошено от гнева.

– Знаешь что, Хэл, – подает голос Дженни Уизерспун, наша клуша-библиотекарша, – мне твои проповеди сейчас не нужны. Всему есть предел. Не все стоит прощать.

Макс, муж Дженни, выходит вперед.