Милаха

– А знаешь, давай! Только дай мне полчасика, ладно? Я хотя бы душ приму.

***

Небольшое, уютное заведение. Аквариум у входа. Лёгкая музыка фоном.

Честно – было немного непривычно. Лёшка и ресторан… Ну как-то не вязалось это в моём представлении. А с другой стороны – и сам Лёшка, вот такой, каким я видела его в эти дни, был другим, совсем не тем, что ещё полгода назад. Он словно мужал на глазах, исчезла предсказуемость, и я уже не знала точно, что ещё в нём может быть сокрыто. И это притягивало.

Судя по тому, что обслуживали нас даже не предложив меню, столик был заказан заранее. И вот, пожалуйста: разве я могла ждать от него такой смелости раньше?

На столе стоял коньяк. Ой, нет, только не это! Пришлось переигрывать на ходу. Вино, шампанское? Ну да, пусть будет шампанское…

Когда через полтора часа пришли музыканты, и начались танцы – стало шумно. Настолько, что нам с Лёшкой приходилось в разговоре склоняться через столик, почти касаясь друг друга щеками. В этом было что-то тонкое, невинное, но в то же время очень щекотливое – как в то время, когда мы с ним только начали «дружить», и не было ещё ни первого поцелуя, ни откровенных прикосновений.

А ещё через час Лёшка накрыл мою руку своей… Я и позволила, потому что, если прям честно, не случайно положила её на столик ближе к центру. Ну вот и спрашивается – зачем нам этот мазохизм?

Вопрос без ответа.

Когда сильнее всего хочется курить? Когда решил бросить. Когда: «Вот эта – и всё! Вот только докурю…» А сигарета, как назло, истлевает в одно мгновенье, и понимаешь что отвлёкся, не успел почувствовать «прощальный» вкус. Именно в этот миг желание повторить становится мучительным. Таким, как никогда прежде. Непреодолимым. Говоришь себе тогда: «Ну ладно, ещё одну. Но точно уже последнюю» – и всё повторяется снова и снова… Или не говоришь и не даёшь себе поблажек, бьёшь по рукам, обманываешься леденцами и жвачками… а потом – бац! – и обнаруживаешь себя с сигаретой в зубах. Когда успел? Почему не заметил, как это случилось? Неважно, ведь ты уже куришь одну за другой, и всё становится только хуже.

Может, дело в том, что те, у кого получилось бросить – не курили последнюю? Просто бросали – внезапно и навсегда, безо всяких отступных?

А мы с Лёхой тянули. Пытались дочувствовать всё то, что не успели за два с половиной года. Да что там – дочувствовать… Лично я так вообще, словно только в этой поездке впервые увидела его вблизи. Увидела и охренела, если честно. Смотрела на него теперь и почему-то представляла, каким он станет через пять, десять, двадцать лет… И по спине бежали мурашки. Он будет классным. Он и сейчас уже классный, просто… Господи, ну вот что – просто? Что не так-то?

Снова вопрос без ответа.

– За тыщу вёрст холода да вьюга,

Нам не хватает с тобой друг друга.

Молчи, ничего не говори – Я знаю сама… – С томной усталой хрипотцой затянула певица.

– Потанцуем? – и, не дожидаясь ответа, Лёшка настойчиво потянул меня из-за столика…

– Ледышкой в сердце застыла гордость,

Я твой почти позабыла голос,

Молчи, ничего не говори – на сердце зима…

Он обнимал меня – осторожно, трепетно. Никаких пошлых притираний, никаких взглядов глаза в глаза, от которых не увернуться, никаких попыток заставить меня дрогнуть, сломаться… Только пальцы невесомо, словно украдкой поглаживающие мою спину. А я уткнулась лбом в его плечо и из последних сил держала слёзы. Я всё поняла. Он прощался. Он, мать его, действительно прощался! Он принял моё решение, и вроде бы радоваться надо, но…

Я судорожно всхлипнула и, вскинув голову, прильнула вдруг к его губам. На мгновенье испугалась, что уже поздно, что уже не примет… Но Лешка лишь стиснул меня крепче и ответил на поцелуй. Такой близкий, такой родной! Знакомый вкус, тепло. Страсть. С языком, с покусыванием губ… Всё правильно – так ближе всего. Так неразрывнее.

Что-то сладко царапнуло по сердцу и мучительная боль этого вечера, плеснула через край, с чудовищной скоростью расползаясь по венам, заставляя искать спасения в нашем запретном безумии, как в анестезии. Гулять, так гулять, не правда ли? А там – хоть потоп, хоть пожар…

Хотя о чём я – и потоп, и пожар уже были здесь. Каждое касание языком языка – словно оральная ласка, до которых у нас с ним так ни разу и не дошло за эти годы. Пульсация по всему телу, а в башке орёт дурная сирена: «Мой, он мой, не отдам, не отпущу!» Раскалённой смолой колышется в низу живота желание, и от этого по телу бегут мурашки… но это не похоть. Нежность!

– …Странник мой, дорогой, где же ты, что с тобой?

Ты в какой неведомой стране?..

Дочувствовать, дочувствовать, дочувствовать, Господи-и-и… Испить бы это чувство до капли. Пресытиться бы им до отвращения… Или, лучше, захлебнуться до смерти! А иначе, как сдержаться и промолчать о том, что пришло ко мне вот только сейчас? Пришло как озарение – а ведь это любовь, Господи… Ведь это, всё-таки, любовь! Совсем другая, непривычная, пугающая, но любовь, это точно!

– …Странник мой, мой малыш, в этот час ты не спишь.

Знаю я, ты помнишь обо мне!..*