Миленький ты мой

Пусть остается. Привыкну. Другого выхода нет.

Все лучше, чем Ниночка в татуировках и моя болтливая и плаксивая Евка!

Все! Я решила. Уф, облегченье! Вечером ей и скажу. Вот, наверное, обрадуется, деревенщина! Вот будет ей счастье!

Ну да ладно! В конце концов, не так много хорошего я сделала людям. Всегда только о себе…

Вдруг Евка права? И там, наверху… мне это зачтется? Ведь, если признаться, хорошего я сделала мало. Не для себя — для людей.

Получилось? Сама не верю, что получилось! И без особых, надо сказать, усилий. Нет, я все понимаю: не для меня бабка старается! Она ведь из тех, кто для ближнего — палец о палец!.. Все ясно: думает о себе. А о ком она должна думать? О странной и незнакомой женщине из прошлой жизни? Все старики эгоистичны. А уж она… К тому же почти доверяет. Почти. Думаю, что абсолютно она доверяла одной Полине Сергеевне. Уж та заслужила высочайшее доверие, что и говорить! Всей своей жизнью никчемной. Всей своей рабской сущностью и природным лакейством. Небрезгливой собачонкой была моя мать — служила преданно, с поджатыми лапками и высунутым языком. Рабыня Изаура.

Но верная Поля давно уж в могиле. А Королевишна — еще здесь, на этой земле. И беспокоится о себе, надо думать. Все старики дрожат за свое бесценное здоровье. Все цепляются за постылую жизнь. И не верьте, что эта жизнь им давно надоела. Проклинать будут на чем свет стоит, а все равно будут хвататься. Хвататься хилыми лапками, держаться худыми своими ручонками.

Хотя ее бабкой не назовешь — не бабка она, определенно. Старуха — да. Мумия — точно. Изергиль, Шапокляк — но только не бабка! Ходит как тень, кольцами звякает. Костями гремит и золотишком своим. Не расстается со своим барахлишком ни на минуту! Даже спит в своем темном склепе при цацках. Но мне на них наплевать. Наплевать на ее золотишко! Никогда меня это не прельщало.

Страшное зрелище по утрам: вываливается из спальни, как труп из гроба! Я такое в кино видела — как из склепа. Мумия, да. Тень отца Гамлета. Вываливается и плетется в ванную. Звяк-звяк, дрынь-дрынь, тук-тук…

Уф, выходит. «Приведенная в порядок» — волосы причесаны (седые, рваные пакли), губы подкрашены (помада бордо!!! Во дела!), освежена французскими ароматами.

Вот это брррр! Просто беда! Духи давно испорчены, пахнут спиртом и уксусом, цвета нездоровой мочи — темные, мутные. А она ими еще поливается!

Я открываю форточку — запах невыносимый!

Присаживается, весьма довольная собой. Молчит. Мы вообще не разговариваем — перекидываемся пустыми фразами о погоде, меню и прошедшей ночи. Про прошедшую ночь, конечно, она — рассказ повторяется ежедневно, без изменений — спала ужасно, было невыносимо душно (как вариант — холодно), комары летали (мухи, оса) — короче, измучилась и мечтает об одном: лечь и поспать.

Все это чушь и вранье! Я встаю по ночам и слушаю ее — храпит! Храпит под телевизор, «перекрывая» его. А телевизор орет прилично!..

— Душно? — сочувственно спрашиваю я. — А что вы окно не открыли?

Она вздрагивает и смотрит на меня с явным укором.

— Окно? — переспрашивает она. — Так будет же шумно! И я совсем не усну!

Я поняла: главное в жизни — выспаться. Хотя все это довольно смешно. Досыпает она в течение дня! Выдрыхнется днем, а ночью — понятно.

Очень мадам озабочена сном. Больше, чем всем остальным.

Еда ее интересует постольку-поскольку. Не едок она, нет. Но не отказывается. Видно, оголодала. Первые дни ела как молодой мужик. А потом наелась и так, клюет себе понемногу.

Политика ее очень интересует! Новости бдит каждый час. Маньячка какая-то!

Я говорю ей:

— А что вы там хотите услышать? Да все одно и то же ведь! Путин диктует хорошо поставленным голосом. Зюганов твердит об успехах и счастливой и честной жизни при коммунизме — бабульки, наверное, тащатся. Миронов невразумительно жует губами и кособочит «собачий» рот. А Жирик беснуется — все ему нипочем! Думаю, поднюхивает кокаин… Иначе откуда берется столько силы и прыти?

Нет, смотрит. Впялится в телевизор и слушает. И пальчиками постукивает по столу — нервничает, что ли?

По моим мозгам постукивает. И ведь не скажешь; «хозяйка!..»

Наслушается и к себе, к телефону. Звонит подружке. Слышу — журчит. Говорит негромко, наверное, обсуждает меня. Ну или болячки. Старух этих хлебом не корми, а дай потрындеть про болячки. Но мне не жалуется, нет. За что покорнейше благодарю!

После разговоров заходит на кухню и водит носом:

— А что у нас на обед, Лида?

Я отчитываюсь: «То да се. Все, что вы любите!»

— Аа-а! — тянет она и уходит.

Не пойму: разочарована или довольна? Да наплевать.

Я занимаюсь домашними делами: уборка, стирка, обед.

У нее — телевизор. Орет. Заглядываю — естественно, спит. И храп ее богатырский разносится по всей квартире.

Думаю; откуда в таком тщедушном тельце такие разряды и децибелы?

Дела переделаны, и я собираюсь в магазин. Точнее, на рынок. Там все дешевле. Она удивилась, узнав, что я езжу на рынок: «Дааа? Там дешевле? А раньше (здравствуйте, Полина Сергеевна!), а раньше все было дороже! — тянет она. — Мне Поля рассказывала! На рынке все самое дорогое и самое свежее!»