Миленький ты мой

Господи, я плетусь в ЖЭК. Вернее, делаю вид, что иду разбираться. Придумываю что-то, оправдываюсь и обещаю «воду беречь». Она гундосит еще три дня, а потом забывает.

Зато лекарства требует самые лучшие, самые дорогие, импортные: «Нашим не верю! Сплошные подделки».

Да боже мой! Какая тебе разница, подделки или нет? Что тебе уже поможет, в твои «восемнадцать»?

Раз в две недели следует вызвать врача. Это как «Отче наш», непременно. Болит, не болит — а извольте!

Приходит участковый — молодой, чуть полноватый мужик лет сорока, приятной наружности. Но я не могу отделаться от глупой и смешной, навязчивой мысли: мне кажется, что в детстве он был страшной ябедой. Одет он слегка неряшливо: потертые обшлага рубашки, блестящие коленки у брюк. Похоже, что он холостяк. Но при галстуке и в пиджаке. У него цепкие глаза и сладкая улыбка. Словно радуется он ей, как родной:

— Дорогая Лидия Николаевна! Как живете, как животик? — острит этот доктор. Ну прямо Айболит, не иначе! Всех и вся жалеет.

Глазки заводит, охает — будто к маме заехал родной.

А эта старая дрянь еще и кокетничает с ним. Вот уж смех! Глазки закатывает, подхихикивает, бровки делает домиком, ротик — гузочкой.

Принаряжается. Вытаскивает свое ветхое тряпье — бархатный халат на золотых пуговицах, комбинацию с пожелтевшим кружевом.

Душится так, что хочется выскочить на балкон и остаться там навеки!

Жалуется ему обстоятельно и долго. С подробностями про несварение.

Меня даже начинает тошнить.

А он, этот Айболит, само внимание и терпимость: лицо серьезное, сосредоточенное и озабоченное:

— Да-да, Лидия Николаевна! Конечно, учтем! Конечно, подумаем и разберемся!

А в чем разбираться? В том, что ей двести лет? В том, что ее пучит? В том, что плохо видят глаза и трясутся руки? В том, что болят колени и скачет давление?

Ну, рассмешил! Разбиральщик…

Я иду на кухню — достала уже эта сладкая парочка! Воркуют и шепчутся. Два голубка.

Потом Королевишна с царской миной на лице мне говорит:

— Лида! Напоите Германа Ивановича кофе! Он, я думаю, голоден!

Прислуга подобострастно кивает:

— Конечно, сейчас же!

Герман Иванович — о как! ни меньше! — присаживается и смотрит на меня пристально и внимательно. Недобро так смотрит. Что за баба появилась тут вдруг?

Я ставлю кофе и ватрушки — еще теплые, полчаса как испекла.

Он молча пьет и ест и кидает на меня странные, недоверчивые взгляды. Подозревает?

Королевишна важно присаживается рядом и тоже требует кофе.

Айболит мягко останавливает ее:

— А давление, Лидия Николаевна?

Она кокетливо машет рукой:

— Ах, пустяки! От одной чашки хуже не будет!

И поправляет «прическу».

Кокетка! Через минуту раздается звонок — подруга по имени Ева. Мадам хватает трубку — ах, как не вовремя! Закатывает глаза, томно вздыхает и удаляется в свою комнату.

Герман Иванович смотрит мне в глаза. Я убираю со стола и отвожу взгляд.

— Странно… — вдруг говорит он.

Я оборачиваюсь к нему:

— Что именно? — спрашиваю.

— Да все! — усмехается он. — Вот ваше появление, например…

Айболит не отводит глаза, и я вижу в них холод и злость. Он — претендент? У меня перехватывает дыхание. Он тоже рассчитывает?

Я беру себя в руки:

— А что вас так удивляет? — делаю «большие» глаза. — Я дочь ее домработницы. Остановилась на время и… так вот сложилось. Лидия Николаевна — человек одинокий и очень нуждающийся в помощи. А я нуждаюсь в угле и работе. Взаимная выгода… Что-то не так?

Он усмехается:

— Да нет, все вроде бы так! Но… все равно странно! А где вы были раньше, позвольте спросить?

— Раньше? — я удивляюсь. — А раньше у меня была личная жизнь. Муж и семья. И, кстати, работа!

— И куда же потом все это подевалось? — Он ухмыляется.

— А вот это уже не ваше дело! — отрезаю я и отворачиваюсь к плите.

— Вы извините… — Айболит идет на попятную, — просто… Лидия Николаевна мне не чужой человек! А время, сами знаете… Одинокая, старая женщина… Кто ее защитит?

Я резко поворачиваюсь к нему:

— А-а-а! Значит, вы тот защитник? Вы — радетель за ближних? Вы Робин Гуд из Шервудского леса?

— Может, и так! — соглашается он и тоже встает.

Я остаюсь на кухне. Сердце колотится. Слышу, как мне кричат:

— Проводите Германа Ивановича, Лида!

Я выхожу в коридор и, любезно улыбаясь, открываю входную дверь.

— Прошу вас, доктор! — елейно говорю я, и он, конечно, замечает мою язвительность.

— До встречи! — холодно кивает он и выходит за дверь.

Я чувствую, как меня покидают силы, словно этот доктор — вампир.

И еще я понимаю, что у меня появился враг. Или это мое больное воображение? Мое недоверие ко всем, без исключения? А если он просто порядочный человек, радеющий за одинокую старуху? Ведь действительно все знают, как это бывает.

Совсем недавно я стала думать о том, что в одиночестве, за которое я так ратовала всегда, есть неистребимая горечь и тягость.

Сама удивилась своим заключениям! Я, которая?.. Чудеса…