Серые глаза, острые и недовольные, так и впились в Луценко. Весь вид Холодова говорил: «Хватит с ним хороводиться, надо брать». Это было его излюбленное выражение. Он принадлежал к тем работникам, которые считали, что истину можно установить сразу при допросе подозреваемого, незачем его так долго изучать. Луценко, понимая душевное состояние Холодова, не стал ему разъяснять недопустимость спешки, он знал: Холодов обидчив и любые замечания воспринимает с оговорками. Поэтому ответил уклончиво:
— Да, конечно, подозрения серьезны, но давайте еще посоветуемся…
— Что же, мы сами не можем принять решение?
— И все же надо доложить…
В кабинете Цибули Холодов сидел с предчувствием, что начальник отругает Луценко за проявленную медлительность с арестом Сивильского. Но Цибуля выслушал подробный доклад Луценко о собранных данных в отношении Сивильского, не спеша поднялся с кресла, прошелся по комнате, а потом сказал:
— Прекрасно! Кажется, мы на правильном пути. Как вы думаете, Холодов?
Не успел Холодов и рта раскрыть, как Цибуля снова:
— Вот ответ на наш запрос из Зеленогорска. Работники ГАИ при осмотре автомашины «Москвич» случайно обнаружили мотор со спиленным рашпилем номером. Две последние цифры удалось прочесть. Они совпали с двумя последними цифрами мотора «Москвича», который был похищен полгода назад, а его водитель убит.
— Да, у нас два убийства водителей «Москвичей» не раскрыты, и машины пока не найдены, — сказал Луценко.
— Правильно. Вот один из тех похищенных «Москвичей», кажется, и нашелся. И что самое интересное: продал этот мотор человек по фамилии Сивильский!
— Что? — поднялся Холодов.
— Да, я не шибся, Сивильский! Только не тот, за которым вы наблюдаете, а его брат, проживающий в Зеленогорске!
— Так это же… Надо немедленно брать вашего Сивильского…
Арестованы были сразу оба Сивильских. У них при обыске были изъяты вещественные доказательства убийства старухи и двух водителей автомобилей. Один водитель служебного автомобиля решил подзаработать на подвозе пассажиров, к нему подсели эти Сивильские, попросили повезти за город. В лесу убили его, а автомобиль угнали и по частям продали. Другой «частник», тоже любитель легких заработков, взялся прокатить двух подвыпивших парней, — а это были братья Сивильские, — и стал жертвой своего легкомыслия…
…Водитель хорошо понимал душевное состояние Цибули. Он временами косился на него и думал, с чего бы начать разговор, чтобы развеселить начальника. «Анекдот, наверное, сейчас не к месту».
Посещение тюрьмы нарушило душевное равновесие Цибули. «И дернул же меня черт беседовать с преступником на краю его могилы».
Мрачное настроение сразу развеялось, как только он приехал в управление. Дежурный сержант у входа доложил:
— Товарищ полковник, мальчик нашелся! — голос сержанта бодрый и уверенный.
О том, что из детского садика уведен мальчик, знали все в управлении и искренне переживали за его судьбу. Поэтому, хотя в обязанность вахтера и не входило докладывать начальнику, он не мог удержаться, чтобы не сообщить такую радостную для всех весть.
— Когда нашли? Где же он?
— Только что повели к вам в кабинет.
В кожаном кресле, старом и потертом, чудом сохранившемся еще с дореволюционных времен и теперь стоявшем у письменного стола Цибули, сидел кудрявый мальчуган. Он уверенно орудовал красным карандашом.
Жирные красные линии ложились по машинописному тексту. Кто-то из сотрудников спохватился.
— Это же проект приказа!
— Оставьте, пусть рисует, все равно этот приказ требует «дорисовки», — сказал Цибуля, входя в кабинет. — Где нашли?
— В аэропорту, — доложил лейтенант, — вот записка, обнаруженная в кармане у мальчика!
«Извините. Мальчик был в хороших руках, ухожен и обласкан. Узнала, что разыскиваете, возвращаю. Боюсь отвечать. А мальчонку мне уже жалко. Хотела иметь сына».
— Так и знал, что стерва… Рожать не хочет, а на чужих детей охотится. Найти ее обязательно! — Цибуля выругался. И спохватился, посмотрев на мальчика. Но тот продолжал сосредоточенно рисовать на проекте приказа.
— А матери сообщили? — спросил Цибуля.
— Послали машину, скоро приедет.
Мать не вошла, а влетела, бросилась к мальчику, схватила его на руки, целовала, плакала и все приговаривала: «Счастье мое, радость моя, жизнь моя».