Милкино счастье

Граф взял извозчика, и через десять минут они были в знакомом дворике, заросшем густыми акациями и кленами. Граф вел Людочку за руку к торцу здания. Он позвонил в механический звонок. Скрипнули двери, на пороге появился доктор, облаченный в медицинский халат с засученными рукавами и белый фартук, заляпанный кровью. Людочка внутренне содрогнулась. Ей захотелось броситься наутек, подальше от этого неприятного немца и его ассистентки. Воспоминания о ласках немолодой Дарьи обожгли жгучим чувством стыда и вновь закипающей похоти.

– Артур Карлович, я вам посылал записку. Вы готовы нас принять?

– Да, только вам придется подождать в приемной минут десять. У меня с утра был пациент, но мы уже закончили, он скоро оденется. А моя ассистентка сегодня захворала. И я вынужден обходиться один.

Людочка облегченно вздохнула – хоть этой странной женщины не будет рядом, и то ладно.

– Хорошо. Мы немного подождем. Вернее, подождет Людмила Павловна. А я вынужден покинуть вас. У меня много дел в Управе.

Людочка смотрела на графа со стороны. Он казался ей таким строгим и невозмутимым, будто речь шла не о постыдных для нее процедурах, а о чем-то совершенно обыденном. Будто он оставлял ее не в ненавистной ей клинике, а где-то в кафе или кондитерской. Краевский ни единым жестом, не единым словом не желал выказывать и толики снисхождения к предстоящим ей мучениям. Но почему? Может, она, живя в бедной среде, далекой от света, не понимает, насколько все это важно и обыденно для всех дам? Может, она невоспитанная дуреха, никак не желающая стать аристократкой?

Ее душу раздирали эти ужасные вопросы, на которые она не находила ответа. Граф тем временем довольно холодно поцеловал ей руку и покинул клинику, пообещав вернуться через два часа.

Чего только стоила ему эта показная холодность – знал один он.

«Да, братец, Ричардсон и Руссо – явно не твои кумиры. Маркиз де Сад – вот, в чей компании ты с удовольствием и тонким смакованием провел бы пару-тройку вечеров. Только в качестве собеседника. Что уже – немало. Уж он-то бы наверняка смог, между прочими темами, расспросить писателя об особенностях своей собственной натуры. Возможно, нашлись бы аналогии…»

Он вновь покидал дом педантичного эскулапа Ноймана, отлично представляя себе все детали того действа, через которое уже дважды проходила его маленькая и покорная «птичка». От ее покорности и неискушенности он зверел. Как только он с важным видом закрывал за собой двери, его охватывало сладостное томление, граничащее с болью в области паха. Конечно, он не ехал ни по какой служебной надобности. Какая, к черту, надобность! Да разве мог он думать о чем-то ином, чем об ее обнаженной и преклоненной в унизительной позе фигурке? Разве мог он не думать о том, как Нойман разглядывает ее такой беззащитный и голый лобок? Разве он мог не думать о том, как в ее пугливый анус входят чистые, толстые наконечники, и льется вода, раздувая и округляя нежный живот?

В эти часы он ехал в отдельный кабинет ресторана и плотно закрывал двери. Он снова пил, щуря глаза. Под тонкими веками двигались его зрачки. Ноздри вдыхали аромат коньяка и сигары. Дрожали руки. Он снова и снова расстегивал брюки, освобождая набрякшие и тяжелые чресла. Он шел дальше в своем воображении. Он не только вливал в Людочку клистиры с водой. Одновременно он надевал ей распорки, из-за которых она не могла свести ног. На шею он цеплял ей ошейник с поводком. А далее… далее он тянул поводок к себе и заставлял ее открыть рот… Он с наслаждением думал о том, что все его видения – не сон. Что именно сейчас он поедет назад и заберет ее теплую, измученную и покорную. Он страдал вместе с ней. И желал длить это страдание как можно дольше.

Людочка сидела тихо, словно мышка, когда распахнулась боковая дверь, и из нее вышел довольно грузный джентльмен, маленького роста, одетый в клетчатый сюртук и светлую манишку. Он кивнул и небрежно посмотрел на нее сквозь пенсне. Пока доктор провожал его, Людмила думала о том, что не только дамы являются пациентками Ноймана.

– У вас сегодня новая прическа, – услышала она позади себя тихий голос немца. – Вам очень идет, в этой укладке есть что-то античное.

– Да, наверное… – пробормотала Людмила.

– Пойдемте…

По кафельному полу простучали каблучки Людочкиных туфелек. Ее взгляд задержался на этих желтоватых ромбах, так прочно засевших в ее сознание: от середины большой приемной до кушетки шла цепочка капелек крови. Людмила остановилась и беспомощно посмотрела на Артура Карловича. Он перехватил ее взгляд.