Mille regrets (ЛП)

Поскольку договоры, заключаемые с Господом, не имеют нужды в нотариусе и, стало быть, оформляются со скоростью молнии, Фигероа столь же молниеносно ощущает готовность удостовериться в сохранности своей кубышки.

Но его останавливает еще одно сомнение, на сей раз светского характера. Он старательно задергивает занавески и шторы, запирает дверь на засов и даже доходит до того, что захлопывает ставни окон, выходящих прямо на море – на случай если какая-нибудь любопытная чайка вздумает рассказать о заветной тайне каблуков дона Альваро де Фигероа-и-Санс-и-Навалькарнеро-и-Балагер его экипажу. Тем временем экипаж этот не знает, чем заняться, совершенно отупев от знойного ветра, дыхание которого освобождает каторжников от необходимости браться за весла.

Они все на месте – двадцать четыре алмаза, голубые и желтые, самый маленький – с фасолину, самый крупный – с перепелиное яйцо. А какой чистой воды! Теперь Фигероа спокоен и благодарит Господа. Он вспоминает о бедном Кортесе. Когда его увозили на каравеллу, Фигероа не расстроился, ибо одному Богу известно, о чем мог бы поведать конкистадор, если бы горячечный бред завладел его языком.

Фигероа, ослабевший, как это бывает со всяким, прошедшим искушение, тем не менее, остается верен своему слову. Он заключил сделку с Кортесом. Поэтому, несмотря на все происшествия и на мистический уход его сообщника из реальной жизни, он – в память о прошлом – доставит оставшийся «снежок» на север Майорки. Впрочем, и этот mijor, этот ветер, несущий песок из горячей пустыни, разве он, как нарочно, не направляет «Виолу» прямо к Балеарам?

«А не в этом ли и состоит Божественный промысел? О, нет, Альваро, не до такой же степени ты корыстолюбив!»

И он отпускает себе грехи, внезапно почувствовав к себе самому большее доверие, чем к Ильдефонсо.

– Господи Боже мой, ведь тут речь идет о моей чести. Разве мне уже не заплачено за это задание? Вчера Ты наказал Кортеса за его богохульство. Твой гнев уничтожил шесть бочек из двенадцати, но другие шесть оставил мне. Разве это не знак того, что я обязан довести это дело до конца, даже если оно Тебе противно? А Ты Сам – тогда, в Гефсиманском саду – разве не повелел Сыну Твоему испить горькую чашу, хотя он от нее отказывался?

В вышине Единственный о трех лицах, внимательно наблюдающий за самокопанием этой любопытной натуры, находит, что сравнение Искупления человечества с делом о шербете может завести богословие неведомо куда. И что за причуда у этих пьяниц непрестанно уподоблять свой бокал искупительной чаше! В качестве возмездия Верховный Автор Писания пробуждает у Фигероа застарелый кариес во втором коренном слева.

«Ай-й-й! да-да, Господи, я забыл о моем обете! Magnificat anima mea! Великолепные ежедневные Magnificat во славу Твою, да, Господи! И немедленно!»

Рассовав по каблукам свои алмазы и натянув сапоги, одолеваемый чрезвычайно богоугодным намерением, Фигероа отодвигает засов и приказывает Амедео немедленно прислать к нему императорского певчего.

Погруженный в метафизические дискуссии с самим собой, капитан не подозревает о том, что старший надзиратель осведомлен о его контрабанде и очень рассчитывает извлечь для себя выгоду из этих бочек. Амедео не спешит повиноваться приказу Фигероа, он мешкает, вяло почесывая щеку.

– Ну, чего же ты ждешь? Ступай, позови мне Гомбера!

Амедео не сходит с места. Капитан теряет терпение.

– Ну?

– Я могу задать вопрос, мой капитан?

Фигероа изумлен. Обычно этот увалень не очень красноречив.

– Разумеется, в чем дело?

– Сколько стоит один мюид «снежной воды»? – спрашивает Амедео с невинным видом.

Капитан в шоке. Стало быть, этот тип в курсе его дел? Что-либо отрицать бесполезно.

– Откуда ты знаешь?

– Я слышал трепотню гребцов вчера вечером.

– Что? Они тоже знают?

– Да, от мавров, к которым Гаратафас ходил выспрашивать.

– Как ты мог допустить такое, идиот? Не для того ли ты приставлен к ним, чтобы следить?

– А что я мог? Я же не говорю по-арабски!

Фигероа чувствует себя совершенно одураченным. Положение угрожающее. А если этот пойдет и все перескажет остальным?

– Кто из каторжников в курсе?

– Кроме турка, еще Гомбер, художник, лютеранин, Алькандр, оба иудея, госпитальеры…

– Черт! Короче говоря, все!

Фигероа обрушивает на палубу такой удар каблуком, как если бы он хотел избавиться от этих надоедливых нахалов, которые там внизу – в трюме. Но, прежде всего – договориться с Амедео. Просто так от него не отделаешься, и капитан это знает.

– Что ты хочешь за свое молчание?

– Цену одной бочки «снежка». При дворе это ценится на вес золота. Когда вам заплатят?

Фигероа облегченно вздыхает. Амедео неизвестно, что сделка уже состоялась. Значит, время еще есть.

– Не забывай – до того, как ты услышишь звон золота, необходимо доставить груз…

– На Майорку, в Кала Сан Висенте!

– Тьфу, пропасть! Ты и об этом знаешь? Ладно, я согласен на одну бочку.