Mille regrets (ЛП)

– Что? Ты издеваешься надо мной, куча сала? Не удивлюсь, если десять лет ты получил именно за это. Инквизиции не до шуток. Нюхал простыни? Скажешь тоже! Вот ты и запутался в этих простынях, негодный плут! Тебя приговаривают за безобразия с мальчишками, а ты заявляешь, что нюхал простыни? Тебе еще повезло, что ты занимался гнусностями в постели! При полном комфорте! А если бы это происходило в каком-нибудь палисаднике, ты бы признался в том, что нюхал траву?

– Однако я говорю правду. Я действительно нюхал простыни мальчиков из капеллы, вот и все. Этот Крекийон, который уже давно завидовал мне, застал меня за этим. И донес на меня.

Рассказ начинает забавлять Фигероа:

– И что же такого было в этих простынях, что ты вынюхивал, чтобы тебе досталась за это столь жалкая участь? Только не говори мне, что…

Гомбер застыдился и растерялся как молоденькая горничная:

– Ну да…

– Но замаранные простыни – какой отвратительный запах! Почему бы тебе тогда не пойти в отхожее место, чтобы удовлетворить свою страсть?

– Ах, вы не о том, монсеньор! Простыни не были запачканы испражнениями, на них были только следы поллюций некоторых подростков…

– Вероятно, это не так мерзко пахнет! И все-таки, что за странная мания – дышать уделанными простынями!

– Конечно, странная, согласен. И, однако, в этом не было никакой содомии. Вчера вы меня видели, сеньор, как и все остальные: очевидно же, что я не пригоден для подобных преступных действий…

– В самом деле. – Фигероа теребит свои усы. – А что об этом сказали твои судьи? Они признали твою непригодность?

– У меня не было ни времени, ни сил что-либо доказывать. Они на меня давили, а я был запуган. Эта история с простынями даже подстегнула их пренебрежение. Мне было сказано, что вдыхать запах семени означает мысленно грешить, а поскольку семя есть продолжение тела, то удовлетворение моих желаний – это насилие над священным детским телом. Но мои желания распространялись не на детей, а только на этот запах, который меня опьяняет.

«Вот извращенец, – думает Фигероа. – Такой же оригинал, как тот тип, с которым я таскался по борделям Валенсии. Его возбуждали только недееспособные девицы – не занятые из-за естественных недомоганий. Он ничего от них не хотел, только просил их испачканное белье. Сутенеров это устраивало, и они продавали ему по сходной цене предметы его желаний. Так они восполняли упущенную выгоду от незанятых проституток».

Злоключения Гомбера по-своему возбуждают капитана, бессильного из-за своей болезни. Он признается себе, что вовсе неплохо иногда познакомиться со скотиной, которая работает веслами у него под ногами. И раз уж он хочет заставить этого человека вернуться к пению, стоит побольше разузнать о его прошлом.

Фигероа перестает корчить из себя инквизитора и устраивается поудобнее. Он внимательно изучает нелепую фигуру Николь. Для всех на корабле это невероятно грузный человек с гигантскими ягодицами, пухлыми окороками бедер и жирными икрами. Однако болтающиеся на его костях жировые складки и отвисшие соски, подобные изношенной ветоши, – всего лишь жалкие свидетели того, во что он превратился.

Может он любитель поесть? У Фигероа как раз имеются в запасе финики с миндальной начинкой.

– Возьми немного этих сладостей. Ты меня заинтересовал. Расскажи мне чуть поподробнее свою историю с простынями и еще о том, почему тебе начистобус срезабус яйцабус.

Рыхлый певец отказывается от сладостей, но потеплевший тон Фигероа успокаивает его. Он вновь пересказывает все обстоятельства своего оскопления – историю о том, как изменил его жизнь каприз одной принцессы порочной крови Габсбургов.

Голос Николаса безоговорочно был признан самым лучшим в капелле Маргариты Австрийской. Выпестованный Жоскеном ученик превзошел всех своих учителей. Впрочем, разве он в них еще нуждался – он, у кого был величайший учитель? После той чудовищной операции он начал катастрофически прибавлять в весе, но это не мешало его дарованию развиваться и крепнуть.

Он достиг совершенства в композиции мотетов. Обожающие музыку дама Маргарита и ее племянник Карл пожаловали ему первую должность каноника при церкви святого Бавона в Генте, после чего завистливые клирики наградили его прозвищем «святой каплун». Результатом зависти и непрекращающихся насмешек явилась, в частности, и запись в нотариальном реестре двора, где мальчик, родившийся Николасом Гомбером, отныне был зарегистрирован под именем Николь, и в таком виде ее можно прочесть по сей день. Он был почти в том же возрасте, что и юный принц Карл, а потому его возвышение казалось исключением из правил. Вышеупомянутый Николь в реестре высочайших персон был приписан к собственной капелле Карла – той самой, слава о которой вскоре разнесется от Канарских островов до Москвы под наименованием capilla flamenca[41].