Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

Выйдя из дома, он направился в здание Организации Исследований. Там не было никого, но в его лаборатории лежал на столе ежедневный рапорт о распространении радиации. К рапорту была приколота записка от его секретарши. Девушка сообщала, что чувствует себя плохо и, вероятно, уже не придет на работу. Она благодарила его за доброту, поздравляла с выигрышем «Гран-При», а в конце заверяла, что ей было очень приятно работать с ним. Он отложил записку и взял рапорт. Почти у пятидесяти процентов жителей Мельбурна были признаки лучевой болезни. Семь случаев зарегистрировали в Хобарте на Тасмании и три в Крайстчерче на Новой Зеландии. Рапорт, вероятно, последний, который он получил, был гораздо короче предыдущего.

Он прошел через пустые кабинеты к лаборатории, тут и там просматривал лежащие наверху журналы. Эта фаза его жизни подходила к концу, как, впрочем, и все остальные. Его мучила мысль о матери, и он торопился вернуться домой. Выйдя из здания, он сел в трамвай, они еще ходили. Водитель был на месте, но кондуктора не было: времена билетов уже кончились. Джон Осборн заговорил с водителем.

— Я буду гонять этот проклятый трамвай, пока не заболею, — сказал тот. — Тогда я заведу его в депо и пойду домой, я живу возле депо, понимаете? Я работаю трамвайщиком тридцать семь лет, езжу всегда, и в солнце, и в дождь, не перестану и сейчас.

В Малверне Осборн вышел из трамвая и пошел искать молоко, однако вскоре убедился, что это безнадежно: молоко, еще оставшееся в магазинах, отпускали только для детей. Он вернулся с пустыми руками и забрал пекинеса из сада, думая, что мать захочет его увидеть. Пустив песика перед собой, он пошел по лестнице.

В спальне он застал мать, она лежала навзничь, глаза были закрыты. Подойдя ближе, он коснулся ее руки — она была уже холодной. На столике у кровати стоял стакан с водой и лежала записка, написанная карандашом, а рядом — небольшая коробочка из красного картона, открытая и пустая. Он и не знал, что у нее был яд.

Он взял записку.

«Мой дорогой сын. Было бы просто нелепо, если бы я портила последние дни твоей жизни, судорожно цепляясь

за собственную. Не беспокойся о моих похоронах, просто закрой дверь и оставь меня в постели, в моей комнате, среди моих вещей. Мне здесь будет хорошо.

ЖАЛЬ, НО Я НИЧЕГО НЕ МОГУ ДЛЯ НЕГО СДЕЛАТЬ.

Я очень рада, что ты выиграл эту гонку. Прощай.

Мама».

Две слезы скатились по его щекам, всего две. Сколько он себя помнил, мама всегда была права и сейчас снова поступила правильно. Задумавшись, он спустился вниз. Сам он пока не был болен, но это было вопросом нескольких часов. Песик прибежал за ним; сев в кресло, Джон взял его на колени и стал почесывать за шелковистыми ушами.

Потом он встал, выпустил пекинеса в сад и пошел в аптеку на углу. К его удивлению, за прилавком была какая-то девушка; она дала ему красную картонную коробочку.

— Все приходят сюда за этим, — с улыбкой сказала она. — Дела идут бойко.

Он тоже улыбнулся. — Я бы предпочел таблетку в шоколаде.

— Я бы тоже хотела, — сказала она, — но таких не выпустили. Я приму свою с мороженым и лимонадом.

Он снова улыбнулся и вышел. Вернувшись домой, Джон позвал собаку из сада и начал готовить ей обед: открыл банку, подогрел кроличье мясо и раздавил туда четыре капсулы нембутала. Перемешав порошок с мясом, он поставил миску перед пекинесом, и тот с жадностью набросился на еду.

Затем он вышел в холл, позвонил в клуб, заказал себе комнату на ближайшую неделю, после чего отправился к себе собирать вещи.

Через полчаса он вернулся на кухню; пекинес сонно лежал в корзинке. Физик внимательно прочел надпись на картонной коробке и сделал ему укол; тот его почти не почувствовал.

Убедившись, что собака мертва, он занес корзинку наверх, поставил рядом с кроватью матери и вышел из дома.

В ночь со вторника на среду Холмсы почти не спали. Дженнифер начала плакать в два часа ночи, и они до рассвета не могли ее успокоить. Около семи часов у нее началась рвота.

За окнами начинался холодный дождливый день. Питер и Мэри смотрели друг на друга, усталые и сонные.

— Питер… неужели это уже оно? — спросила Мэри.

— Не знаю, — ответил он. — Но может быть. Похоже, все уже начинают болеть.

Она медленно провела рукой по лбу.

— Я думала, что в деревне нам это не грозит.

Он не знал, как ее утешить, поэтому сказал только:

— Я поставлю чайник. Ты будешь пить?

Она подошла к кроватке и посмотрела на Дженнифер; та пока не плакала.

— Так заварить чай? — снова спросил он.

«Это пойдет ему на пользу, — подумала она. — Он почти не спал этой ночью». Улыбнувшись, она ответила:

— Завари. Я выпью с удовольствием.