Милочка Мэгги

Нельзя сказать, что Пэт полюбил приемных детей; он не смог полюбить даже своих собственных, когда те были маленькими. Но он с ними ладил, особенно с Марком. Пэт отличался болтливостью, и после выхода на пенсию на болтовню у него был целый день, а Милочка Мэгги не могла целый день сидеть рядом и слушать. Зато малыш Марк мог. Пэт рассказывал мальчику все, что, по его мнению, дочь должна была знать: какая прекрасная у него была комната в доме вдовы, какими изысканными блюдами она его кормила, и — да, сэр, — что он женился бы на ней, и глазом не моргнув, но что дочь с сыном станут без него делать? Несмотря на то что Пэт обращался к мальчугану, он повышал голос так, чтобы Милочка Мэгги тоже его слышала.

Мальчуган чаще всего понятия не имел, о чем толковал Пэт, но слушал с лестным вниманием.

Что касается Денни, новоприбывшие не вызвали у него ни интереса, ни пренебрежения. Он был слишком большим, чтобы с ними играть, и слишком маленьким, чтобы почувствовать себя их защитником. Он придумал каждому прозвище, малышу — Писюн, а Марку — Снодграсс[61]. Этим его отношения с сиротами исчерпывались.

Лотти была чрезвычайно взволнована.

— Теперь у тебя родится свой. Я никогда не слышала, чтобы этого не случалось. Стоит женщине усыновить ребенка, как — бах! Она тут же рожает своего. Вот увидишь.

— Я не усыновляла…

— Это то же самое.

— Я уже не надеюсь. Скоро мне перевалит за тридцать, и будет уже слишком поздно.

— Не говори глупостей. Твоя мать родила Денни в смену лет. Или меня возьми: я родила Уидди, только когда мне исполнилось тридцать два. Хотя, конечно, я вышла замуж только в тридцать один. Никогда не забуду, как это было. Мы поехали на пикник вверх по Гудзону, и когда я кричала на весь пароход, что мы женимся, капитан сказал, что пусть теперь все наши заботы будут только о малышах. Ты бы видела лицо Тимми! И когда мы поженились…

И Лотти завела свою шарманку, оживляя в памяти свою чудесную жизнь с возлюбленным.

* * *

Медсестра приходила раз в месяц, чтобы осмотреть детей и кроватки и проверить условия в доме. Ее отчет всегда был более чем положительным. В одно из посещений она сказала:

— Миссис Бассетт, вам необходим печной обогреватель. Если зима будет суровой, вашего отопления будет недостаточно. Вам это хорошо окупится. Вы ведь сможете повысить арендную плату за квартиру на втором этаже.

Милочка Мэгги сказала, что поговорит об этом с отцом.

Пришла осень. Милочка Мэгги сказала отцу, что, когда Клод вернется, тот должен будет переехать к миссис О’Кроули.

— Он не вернется!

— Осенью он всегда возвращается.

— Но ты же вышвырнула его отсюда, когда взяла детей. — За прошедшее время Пэт сам поверил в историю, которую рассказал Мик-Маку.

— Ничего подобного! Это все твои фантазии.

— Никуда я не перееду.

— Но ты все лето твердил, как там было чудесно, и как вкусно она готовит, и как тебе все там нравилось.

— Все равно не перееду.

— Папа, но почему?

— Потому что я нужен сиротам.

— Ах, папа!

* * *

На третьей неделе ноября случился неожиданный снегопад. Снега выпало мало, но Милочка Мэгги возобновила свои ночные бдения у окна в ожидании Клода. Она прождала две ночи, но он все не ехал. В третий раз она просидела у окна до полуночи, решила, что этой ночью он тоже не приедет, и вышла на кухню.

Милочка Мэгги всегда готовила овсянку для малышей до того, как лечь спать: доводила до кипения и сдвигала на задний край плиты, чтобы та томилась на медленном огне всю ночь и к утру разваривалась до кремообразной консистенции.

Милочка Мэгги услышала, как открылась входная дверь. Она подумала, что это припозднился жилец сверху, но потом вспомнила про Клода! Она бросила мешать овсянку, закрыла кастрюлю крышкой и сдвинула на задний край плиты. Клод вошел на кухню.

— Ах, Клод, Клод! — Милочка Мэгги бросилась к нему в объятия.

— Ты впервые не бежала по улице мне навстречу. Я три раза квартал обошел…

— Я собиралась посмотреть, не идешь ли ты, после того как поставлю овсянку.

— Овсянку? Я ее не ел с самого…

— Хочешь попробовать? Она горячая и вкусная.

— Нет! — резко отказался Клод. — Она напоминает мне о… — он осекся.

Клод подарил Милочке Мэгги маленький серебряный стилет, на рукоятке которого был штамп «Мексика», — как он сказал, чтобы вскрывать письма. Милочка Мэгги улыбнулась. Она редко получала письма: раз в месяц приходил счет за электричество, летом, когда она готовила на газовой горелке, в месяц приходило два счета, и раз в год — письмо от сборщика налогов. Тем не менее это была красивая вещь, которую можно было держать в руках и любоваться ею.

— Мне нужно дать тебе за него монетку.

— Ты веришь в суеверие, что за нож нужно давать монету?

— Да. Если не дать, случится несчастье.

— Твоему счастью ничто не угрожает. Ты уже дала мне монету несколько лет назад.

Милочка Мэгги поняла, что Клод имеет в виду золотую монету.

Клод принес домой утку. Милочка Мэгги положила ее жариться в духовку и уселась к Клоду на колени. Он похлопал ее по бедру и рассмеялся.

— Чего смешного? — спросила она.

Как и всегда, Клод словно уходил всего на один день.