«Мы никогда в это не ввяжемся, — размышлял он. — Вильсон не полезет в войну. Хотя, если мы в нее и влезем, мне не придется служить — мне уже сорок шесть, и у меня на иждивении двое детей без матери. Убивали бы там друг друга без посторонних. Они же все иностранцы. Зачем нам лезть в их потасовку?»
Пэт посмотрел на сына.
«К тому времени, когда он вырастет, от войны одна память останется. А Милочка Мэгги… Если бы она была парнем, то, случись война, ей пришлось бы пойти на службу. Но войны не будет. Худшее, что может с ней случиться, — это никчемный парень…»
Пэт посмотрел на дочь. Та отложила книгу и села на пол, помогая Денни строить домики. Ей было двадцать один год, и фигура у нее полностью сформировалась.
«Она стала женщиной, — думал Пэт, — и скоро выйдет замуж и покинет дом, это всего лишь вопрос времени. Парнишке скоро в школу, и он вырастет, не успеешь глазом моргнуть, и тоже съедет, а я останусь на старости лет один-одинешенек».
Пэт сидел и размышлял, какой была бы его жизнь, дружи он со своими детьми. Он был вынужден признать, что временами ему бывало одиноко. Ему бы хотелось быть для детей близким человеком, а не посторонним, который каждый вечер приходил домой и жил с ними под одной крышей, но не знал ничего про их секреты. Он сожалел, что не завоевал любовь и дружбу Милочки Мэгги, когда та была маленькой девочкой. Что не поощрял ее на откровенности, не приносил ей по вечерам подарков, чтобы она смеялась от восторга, как обычно делают дети.
В теплой, уютной комнате вместе с детьми Пэту было холодно и одиноко. Может, еще не было слишком поздно. Может, он еще мог с ними подружиться.
«Я всегда хорошо к ним относился. Я даю им крышу над головой, и еды у них всегда вдоволь, и я слежу, чтобы с ними не случилось ничего плохого. Но почему, когда я вечером прихожу домой, парнишка всегда перестает смеяться, или болтать, или делать то, что делал до этого?»
— Денни, — сказала Милочка Мэгги брату, — пора спать.
— Милочка Мэгги, — обратился Пэт к дочери, — когда уложишь парнишку, приди посидеть с отцом, мы с тобой побеседуем.
По лицу девушки пробежала тревога.
— Я что-то сделала не так? Это ужин, да? Знаю, пюре получилось с комочками, потому что Денни меня все время отвлекал…
— Нет, ничего такого. Я имею в виду…
— Или что-то не так с платьем? У меня нет денег на новое. Это старое платье. Я его покрасила и пришила новый воротник.
— Нет. Я просто хочу с тобой поговорить.
— О чем, папа?
— Ни о чем. О чем угодно. Просто поговорить.
— Что-то случилось? Я могу это исправить? Просто скажи мне, в чем дело, и я все сделаю.
— Не бери в голову. Не бери в голову. Я просто подумал, что мы сможем поговорить. Я бы сказал что-нибудь, а потом ты сказала бы что-нибудь.
— Что сказала, папа?
— Ну, например, я бы сказал: «У Денни рыжие волосы, но ни в моей семье, ни в семье твоей матери рыжеволосых не было. Рыжие волосы были только у Тимми Шона, а он нам не родственник». А ты бы сказала…
— Денни не виноват, что у него рыжие волосы. Он все равно хороший мальчик.
— Да я и не говорил, что нехороший! — Пэт вышел из себя.
Пэт вздохнул, взял шляпу и отправился в бар на углу выпить кружку пива. Одной кружкой он не ограничился.
— Знаешь, — заявил он бармену, — когда-то у меня были лучшие дети на свете, но я их потерял.
— Так оно всегда и бывает, — ответил бармен.
Глава двадцать вторая
Милочке Мэгги исполнилось двадцать два года. Она была неприкаянной, одинокой и нуждалась в молодых друзьях. Конечно, у нее были старые друзья. Отец Флинн, например, но она слишком трепетала перед священником, чтобы дружить с ним так же, как дружила ее мать, непринужденно, но уважительно. Добряк Ван-Клис и несколько других лавочников и соседей тоже были ее хорошими друзьями, но они все были старше Милочки Мэгги. Она страдала без друзей своего возраста, своего поколения.
Конечно, была еще Лотти, но, повзрослев, Милочка Мэгги бывала у нее все реже. Теперь с ней жили близнецы. Уидди, убежденный, что вступление Америки в вой-ну неминуемо, и боясь, что его комиссуют (потому что у него жена и двое детей), поступил на флот. Грейси отдала детей Лотти и нашла работу и комнату рядом с бруклинской военно-морской верфью. Ей нравилось смотреть, как в нее заходят корабли. На одном из них мог быть Уидди.
У Лотти не было ни минуты свободной. Ее мать была стара, страдала деменцией и нуждалась в постоянном уходе, так же как и близнецы. Но Лотти обожала внуков и содержала их, вместе с собой и матерью, на пенсию Тимми. Она жаловалась Милочке Мэгги, что иногда ей бывает трудно эту пенсию «растянуть».
Общество Лотти уже не нравилось Милочке Мэгги так, как раньше. Жизнь Лотти застыла на месте, и, приходя к ней в гости, девушка чувствовала, что ее собственная жизнь — по крайней мере для Лотти — тоже застыла в год смерти Тимми.