Милое дитя

Внезапно вспыхивает свет, такой желтый, словно струится яркий поток. Впереди чернеют деревья, и между ними я вижу силуэт мамы, тоже черный. Она вытягивает руки, точно ангел, готовый взмыть к небу. Потом что-то громко ударяется, и я замираю. Так ощущается испуг. Маму теперь не видно, только поток желтого света. Дальше я передвигаюсь мышиным шагом. Свет становится ярче, и приходится закрываться ладонью, потому что глаза начинают слезиться. Я раздвигаю ветки, и пока деревья не расступаются, и я оказываюсь у дороги. Мама лежит перед машиной. В свете фар я различаю ее лицо. У нее закрыты глаза.

Позади с треском ломается ветка. Я оборачиваюсь и вижу папу. Он пробегает мимо, выскакивает на дорогу, к маме, и кричит:

– Попалась!

И смеется:

– Ха-ха!

Мама открывает глаза и тоже смеется.

– Так нечестно, вас двое!

Она протягивает папе руки. Папа помогает ей подняться и вытирает лицо от красной пакости.

– Теперь твоя очередь, Ханна, – говорит мне папа. – Уж ты постарайся.

Я взвизгиваю и разворачиваюсь, готовая убежать обратно в лес. Делаю пару шагов, но что-то дергает меня за рукав. Это сестра Рут, тянет меня за толстое дерево и говорит:

– Здесь тебя никто не найдет, Ханна…

– …Ханна?

Лес рассеивается, и остается только лицо сестры Рут, совсем рядом с моим лицом.

– Ханна, – говорит она. – Просыпайся, Ханна.

Зеваю и моргаю несколько раз.

Я вовсе не в лесу, а в комнате отдыха, лежу в кровати.

– Просыпайся, Ханна, – повторяет сестра Рут.

– Теперь можно к маме? – спрашиваю я, и голос у меня все еще усталый и хриплый от сна.

Сестра Рут сначала ничего не говорит, но потом спрашивает, хорошо ли мне спалось.

Я отвечаю:

– Да, и мне приснился сон.

– Хороший?

Я киваю.

Сестра Рут улыбается по-дурацки, вполовину. И я понимаю, что что-то не так.

– С мамой все хорошо?

Теперь сестра Рут смотрит в пол.

– Я должна отвести тебя к доктору Хамштедт.

Сначала я не соображу, кто это, но потом вспоминаю. Высокая, худая женщина с темными короткими волосами, которая приходила вместе с полицейским. Доктор, которая позабыла надеть халат.

Я хочу спросить, для чего мне идти к ней, но сестра Рут меня опережает:

– Но тебе можно попрощаться.

Ясмин

Доктор Швиндт пришел, невзирая на хаос в начале смены. Даже я признавала необходимость этого.

– Это не я! Я этого не делала! – кричала я, раскидывая руки.

При этом случайно сорвала трубки капельниц, чего случаться не должно было, но случилось – как случилось многое другое, хоть и не должно было случиться. Никогда не должно было…

– Сделайте медленный вдох, фрау Грасс, – говорит доктор Швиндт и делает ударение на моем имени, словно в этом заключена некая ценность.

Кардиограф замолкает, и доктор Швиндт вынужден заново его включить.

– Техника, – комментирует он лаконично, нажимая необходимые кнопки. Мне кажется, аппарат просто устал от меня и моего непредсказуемого пульса, который зависит от моего настроения.

– Вы почувствуете некоторую слабость, – объясняет доктор Швиндт, когда кардиограф оживает.

Я решила, что он мне нравится, хотя бы потому, что в тот момент чувствовала себя такой одинокой, и никого не было рядом. Это пожилой господин, с ухоженной бородой и в очках со стеклами в форме полумесяца. Хотелось, чтобы здесь оказался мой отец. Или кто угодно другой.

– Возможно, вы ощутите онемение в руках и ногах. Но это нормально, и беспокоиться не о чем, слышите?

– Доктор Швиндт, – произношу я, и голос уже слабеет. – Вы не могли бы сделать мне одолжение?

– Какое, фрау Грасс?

– Посмотрите мой больничный лист.

Доктор Швиндт поворачивается на месте, словно ищет что-то.

– Хм, кажется, полиция забрала его на проверку… А что вы хотели знать?

Сглатываю, в горле пересохло.

– Хочу знать, не беременна ли я.

Доктор Швиндт притрагивается к носу и поправляет очки, съехавшие, пока он возился с кардиографом.

– Если вы беспокоитесь насчет успокоительного, то ничего страшного…

– Я беспокоюсь о другом, – перебиваю его.

– Хорошо, фрау Грасс, посмотрю. – Он кивает.

Этот доктор начинает нравиться мне еще больше, потому что не задает вопросов.

– Спасибо.

– А теперь немного поспите, хорошо?

Он желает мне скорейшего выздоровления и, прежде чем выйти, кладет рядом со мной пульт экстренного вызова.

И вот я лежу одна, в кончиках пальцев и в носках появляется чувство онемения. Разум пока слишком возбужден и не воспринимает этого. Адреналина в крови еще с избытком.

– Это еще не всё, – сказал Кам после звонка и показал телефон Мюнхену.

– Что такое? – спросила я. – Что случилось?

Меня охватила паника.

Они обнаружили мужчину, так минуту назад сказал Кам. Так что еще? Может, твой муж оказал сопротивление? Или вовсе скрылся от них? Может, он уже на пути сюда? Это было невозможно, совершенно невозможно. Я же ударила его снежным шаром. И достаточно сильно. Он ведь рухнул на пол. И остался лежать.

Мюнхен вздохнул и поднял взгляд от телефона, посмотрел на Кама.

Я не выдержала.

– Да скажите вы уже, что случилось!

Они посовещались, можно ли мне вообще показывать фото, которое переслали Каму на телефон.

– Для опознания это вряд ли подойдет, – заметил Мюнхен с важным видом.