Милое дитя

«Нормальный», – такова моя первая мысль. Он выглядит совершенно нормально. И это больше всего пугает. Я пытаюсь понять, какое впечатление производит на меня это лицо, ощутить некое отторжение, которое могло бы хоть как-то утешить. Лена стала жертвой чудовища, какой-нибудь твари, чья жестокость видна за километр. Против такого у нее не было бы шансов. Однако на бумаге в моих руках изображен нормальный человек. Такой, который вполне мог бы жить с нами по соседству. Быть одним из моих клиентов. Адвокатом или автослесарем. Он мог бы зайти за Леной, забрать ее на свидание, и я пожелал бы им хорошего вечера. Возможно, он понравился бы мне с первой встречи. В отличие от Марка Суттхоффа, в чьей улыбке я сразу заподозрил некую гнильцу. Мгновение я не могу понять, испытываю ли разочарование оттого, что на изображении не увидел именно его лицо. Или облегчение, поскольку накануне вечером, когда мы сошлись с ним во мнении по поводу Ханны, я впервые подумал, что мог ошибаться на его счет. Возможно, я был несправедлив к Марку.

– Вы уверены, герр Бек? – вклинивается в мои раздумья голос Гизнера. – Посмотрите внимательно, не спешите.

Я киваю. Человек, который похитил и, вероятно, убил мою дочь. Этот совершенно нормальный, неприметный человек.

Не отрывая взгляда от изображения, я качаю головой:

– Нет, я его не узнаю́.

Гизнер вздыхает. Я перевожу на него взгляд.

– Вы показывали это Ханне?

– Да, сегодня утром, до вашего приезда. Она посмотрела и похвалила мои навыки в рисовании. – Он снова вздыхает.

– Вы должны это опубликовать! Во всех газетах, в каждом выпуске новостей! – У меня трясутся руки от возбуждения. – Кто-то должен узнать скотину.

Гизнер снова вздыхает, после чего добавляет:

– Мы подумаем над этим, герр Бек. Но, как правило, после публикации человека узнает буквально каждый второй. Люди звонят и сообщают: это мой сосед, учитель моих детей, мой дантист. Нескончаемый поток показаний. Потребуется немало времени, чтобы проработать все это, причем без каких-либо гарантий на результат.

– То есть для вас это слишком обременительно? Это ваша работа, герр Гизнер!

Тот не отвечает.

У меня снова отчаянно колотится сердце.

– Значит, вы ничего не предпримете? Оставите все как есть?

– Нет-нет, герр Бек, ни в коем случае. – Он забирает у меня листок, складывает пополам и убирает обратно во внутренний карман. – Для начала мы опросим ближайшее окружение.

– Но я и есть ближайшее окружение Лены! И говорю вам, что не узнаю этого человека.

– Герр Бек, я понимаю, что вы были очень близки с дочерью, но…

Гизнер запинается. Я догадываюсь, что он сейчас скажет, прежде чем подберет слова, чтобы не оскорбить старого, несчастного, больного человека. Само собой, он читал документацию тех лет. Конечно, Герд рассказывал ему о расследовании после исчезновения Лены. Естественно, он ознакомился с заметками в газетах. С той ложью, в которую он, возможно, поверил, потому что слова выглядят столь весомо под жирными заголовками. Родители, которые толком не знали своего ребенка. Я помню каждую заметку, каждое слово…