Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа

22 мая 1941 года я поднялся по винтовой лестнице в мезонин и обнял Коленьку. Так неожиданно я был выкинут из армии за месяц до Великой Отечественной войны. В те дни это не казалось чем-то необычайным, чем-то сверхъестественным, потому что никто не предполагал, что ждет всех нас, что ждет Россию. Этого не ожидал даже хитроумный Сталин, веря своему другу и единомышленнику Гитлеру больше, нежели разведке и перебежчикам, которые доносили ему о дне и часе нападения. Служа в Киеве, уезжая из армии, и я видел, и знал, что на границах стягиваются огромные армии, но все без вооружения: танкисты без танков, артиллеристы без артиллерии, пехота без амуниции. Вот почему с первых часов и дней войны мы несли огромные потери в живой силе, а немец беспрепятственно маршировал на всех фронтах. А «мудрейший из мудрых» в это время потерял дар речи.

Вернувшись в Москву 22 мая, первым делом я поехал к маме, которая в то время, продав домик в Малом Ярославце, купила другой в Дорохове, все с теми же целями. Там было нужней и удобней. Точки необходимо менять для безопасности. Мама была больше огорчена и взволнованна, нежели обрадована моему возвращению. Ее перепугали неожиданность болезни и прогноз врачей. От нее я прошел пешком в Боровск чудесным майским днем и к вечеру был у «тети». Исповедь, причастие, часы беседы, и снова в путь. Вскоре я уехал в Ленинград, где были сплошной кайф и полное отдохновение ото всех зол и напастей, ожидающих меня впереди. Будь что будет! Молодость долго не задумывается о том, что не сейчас и, быть может, не завтра. А пока радуйся минуте! Что я и делал.

С Симкой я как-то больше за эти годы сблизился; Иван Иванович всегда мил, добр, и в доме его полная чаша вина, наливок, шампанского и рог изобилия изысканной жратвы.

Слепота?! Да я ж вижу, а что там? Да пусть будет то, что будет, от судьбы не уйдешь, как говорил Коленька по-гречески, чтобы не соврать, скажу по-русски: «Кто за судьбой не идет, того судьба тащит!»[82]