Милосердия двери. Автобиографический роман узника ГУЛАГа

Иван Иванович на многие годы стал благодетелем всех нас, до конца своей жизни в конце шестидесятых. Серафим был тут же переведен на ассиро-вавилонский цикл, на котором готовили специалистов по древней истории, он стал учеником Ивана Ивановича, и если бы не война 1941 года, то научная карьера его была бы обеспечена. Но…

Война спутала все карты во всем мире. А пока мама едет в Ленинград к Ивану Ивановичу, Симка живет у него как у Христа за пазухой. Мама покупает домик в Малом Ярославце, еще одна надежная точка для «тети». Я часто сажусь на «Красную стрелу» и мчусь в Ленинград, а когда в Москве Иван Иванович, познаю мир вечернего «Метрополя» в обществе Отто Юльевича Шмидта, Алексея Толстого и других академиков, им же «несть числа». У меня есть денежки карманные и кое-какие наряды. Коленька ревнует, так как ему все это не по душе, не по душе моя светская жизнь, и он боится, как бы не ввела она меня в новые искушения, зная некие черты моего характера и неуемность в питии «восторгов страсти нежной». Если раньше он главенствовал в моем формировании, и в основе его был некий аскетизм, мною принимаемый, и некое держание меня в черном теле, в смысле свободных денег, одежды, еды и одной рюмочки мадеры или хереса, то тут я нюхал другой образ жизни, и вкус его мне весьма нравился, а вместо хереса – шампанское и водочка под ананасы и икорку. Мои восторги он принимал, хмуря брови, и при встречах с мамой высказывал ей свои опасения. Мне шел девятнадцатый год, и, как всегда, я был влюблен. Теперь любил я Олечку. Восторгам не было конца! Письмам тоже. От моих писем Олечка приходила в трепет. А жила она с матерью в Абрамцеве. Та м жила и работала мамина двоюродная сестра тетя Оля Попова с сыном Сережей и с нянюшкой Аннушкой. Все лето я провел у них, построив с товарищем шалаш над Ворей. «Ночи безумные, ночи бессонные» с юной Олечкой, которую я призывал условным свистом на свидание. Тетушка как-то мне и говорит:

– Хватит тебе свистеть, ее мать – моя подруга, давай я познакомлю тебя с ней, будешь вхож в дом, а то сплетни ходят про ваши ночные встречи.

Сказано-сделано. На пасеке, на крутом берегу Вори, под березками, накрыт стол. Испечены пироги и многое разное на столе, и средь всего кувшин с медовой бражкой. За столом тетушка, Олина мама, Оля и я, вроде смотрин что-то выходит. Я попиваю бражку со льда – вкуснейшая. Тетушка под бок подтолкнула, говорит:

– Осторожней, она с ног сшибает.

«Ученого учить – только портить».

– Знаю, – говорю.

Соловьи поют, кузнечики стрекочут, а я исчез. Нет меня, и все тут, ищут, ищут – исчез жених! А я, как сидел, как попивал этак бражку со льда, да так и сполз незаметно под большой стол, никого не задев, заснул мертвым сном. А кончилось тем, что пришлось мне и дальше выманивать свою любовь, заточенную под домашним арестом от такого типа, как я, трелями соловья и кваканьем лягушек, коим обучился я в Муромском театре, изображая летнюю ночь.

А моя милая мамочка тем временем своим методом блюла мою невинность. Как-то приезжаю я к ней в ее скит под Загорском, ей в ночь на дежурство, а в комнате с ней живет молоденькая медсестренка. Уходя, мама, таинственно отозвав подальше, шепчет:

– Смотри, будь осторожен, не пей из ее чашки, у нее сифилис.

О детская вера! Я пью только из маминой. Спустя много времени я только догадался, как меня мамочка просто отвела от всяких поползновений испить другой водички… А, кстати сказать, у меня и в мыслях этого не было… Мамочка, мамочка, ты так хотела сохранить меня от грязи житейской, когда я уже был в ней по уши.

Жизнь идет своим чередом. Снова милость Божия не оставляет нас, в нужный момент протягивается рука помощи, случайно, нежданно-негаданно, меняя коренным образом наши судьбы. Симка в Ленинграде у Ивана Ивановича живет, не зная нужды ни в пище, ни в одежде, ни в деньгах. Иван Иванович одинок, семьи у него нет и не было, он крупный ученый, продолжатель учения Марра о происхождении языка, академик, член Президиума Академии наук, директор отделения языка и литературы, автор множества научных трудов о языке.

Симка в университете изучает языки Древнего Вавилона, халдейские, ванские, древнееврейский и египетские иероглифы, во всем этом он плавает как рыба в воде. Лекции читают виднейшие ученые с мировыми именами.

Мама при помощи Ивана Ивановича купила домик в Малом Ярославце. Там у нее один из многих подпольных храмов. Она не работает, Иван Иванович помогает ей материально. После стольких лет нищеты, непосильного труда настали покой и время сосредоточенной духовной жизни, но под дамокловым мечом, всегда могущим внезапно снять голову с плеч. Маму это не страшит, как она сама про себя говорила: «Я обожаю ходить по острию меча!» И это верно: она была бесстрашной, обладала всегда большим мужеством с некой долей авантюризма, так необходимого для жизни в нашей стране. Я и Коленька на Яковлевском в мезонине, куда по винтовой лестнице поднимались к нам его друзья, под общим названием «бомонд», и частенько Франциска Иосифовна из нашей квартиры. Входя, она всегда говорила одну и ту же фразу: