Милосердные

– Капитан Лейфссон вчера прибыл на Вардё на «Петрсболли». Возможно, по возвращении в Берген он передаст твоему отцу радостное известие.

– Капитан Лейфссон? – Урса старается не выдать волнения. – Он здесь, в Вардё?

– В Вардёхюсе. Разве я тебе не говорил?

Она качает головой. Она знала о вероятном прибытии капитана Лейфссона только из папиного письма, которое ей прочел Авессалом. Но совершенно об этом забыла, словно воспоминание рассеялось вместе с дымом от сожженных писем.

– Мысли заняты только судами, все остальное напрочь вылетает из головы.

Он трет бороду, шумно втягивает носом воздух, резко выдыхает ртом. Урса никогда раньше не видела, чтобы он нервничал, и от этого зрелища ей становится еще страшнее.

– Мне пора. Когда придешь, встань с наветренной стороны, – говорит он и уходит.

Она опять надевает желтое платье. Сегодня ей хочется быть заметной, хочется, чтобы Кирстен разглядела ее в толпе, чтобы она поняла, что не умрет в одиночестве, без друзей.

Она идет к малому лодочному сараю и тихонько стучит в дверь. Ответа нет долго, но потом Марен все же выходит с опухшим от слез лицом. Они не обнимаются, но Марен берет Урсу под руку, и так они и идут всю дорогу, настолько тесно прижавшись друг к другу, что постоянно задевают друг друга бедрами, и у Урсы затекает рука.

Местом для казни выбрали травянистый пустырь за Вардёхюсом, где не так ветрено, и есть место для зрителей. Там уже собралась огромная толпа, в основном из приезжих. Весть о признании Кирстен дошла до Киберга и Киркенеса, где тоже были погибшие во время шторма, хотя и не столь много, как в Вардё. Толпа стоит плотной стеной, но расступается перед Урсой в ее желтом платье.

На плоской вершине земляного пригорка устроен дощатый помост. На помосте стоит деревянный столб, под ним сложены бревна и хворост, сухие ветки кустарника. Марен замирает на месте, и хотя Урсе тоже не хочется подходить к этому жуткому столбу, она тянет подругу вперед, пока им не приходится остановиться перед цепью стражников, которые удерживают толпу на расстоянии примерно в двадцать шагов от пригорка. По ту сторону оцепления стоят комиссары и пастор Куртсон, муж Урсы беседует с губернатором. На входе в залив «Петрсболли» тихонько покачивается на спокойных волнах, но Урса не видит в толпе капитана Лейфссона. Авессалом замечает ее, коротко ей улыбается и возвращается к разговору с губернатором.

Рев толпы давит на уши. Урсу накрывает странное ощущение, будто она вышла из своего тела и наблюдает за происходящим с большой высоты. Все какое-то зыбкое, иллюзорное. Только Марен настоящая, прочная и надежная, ее единственный якорь в рассыпающейся реальности.

Урса смотрит на столб. С него содрали кору, голый ствол бледно поблескивает, серебристый и белый, как лунный свет. Что это за дерево? Может быть, его срубили специально для сегодняшней казни, привезли на папином корабле? Урсу пробирает озноб. Его должны были отправить сюда не один месяц назад. Не поэтому ли на Вардё прибыл «Петрсболли»?

Эта мысль наполняет Урсу таким ужасом, что она крепко зажмуривается и открывает глаза, только когда Марен шепчет:

– Едут.

Их везут на открытой телеге, фру Олафсдоттер и Кирстен, связанных спиной к спине. В руке стражника пылает факел, от которого будет зажжен костер. Кирстен сидит к ним лицом, и Урса видит, что ее волосы расчесаны, лицо умыто. На ней чистая полотняная рубаха и – у Урсы сжимается сердце – ее серая шерстяная юбка. Кирстен юбка коротка, ноги открыты выше лодыжек. На бледной коже чернеют синяки. Она сидит босиком.

Повозка медленно катится сквозь толпу. В осужденных летят плевки, сыплются оскорбления, льются потоки вонючей жидкости из заранее припасенных ведер, но сегодня в истошных воплях толпы нет возбужденной восторженности, как до суда. Сегодня в них слышится только ярость, чистая, жгучая ненависть. Урсу и Марен толкают со всех сторон, но они крепко держатся за руки. Повозка въезжает за оцепление, и стражники помогают Кирстен и фру Олафсдоттер сойти на землю.

Их подводят к столбу. Фру Олафсдоттер вся обмякшая, квелая, как тряпичная кукла. Пока один стражник привязывает ее за талию к столбу, второму приходится ее держать. Как только ее отпускают, она повисает на веревках, согнувшись чуть ли не пополам. Но Кирстен стоит прямо, держит плечи расправленными. Не прячет взгляд, смотрит в упор на беснующуюся толпу. Сейчас она снова похожа на себя прежнюю, гордую и непокорную Кирстен, которой никто не указ. Урса глядит на нее, и слезы встают комом в горле.

Ногти Марен впиваются ей в руку. Урса кусает губу и прокусывает до крови. Кирстен их видит, и хотя они не кивают друг другу, напряженный взгляд Кирстен немного смягчается, и она поднимает глаза к небу.

– Мы правильно сделали, что пришли, – шепчет Марен, обращаясь не столько к Урсе, сколько к самой себе. – Мы правильно сделали, что пришли.