Милосердные

Ответ вполне очевиден. Марен помогает Урсе распороть шов и снова показывает ей стежки, уже медленнее, чтобы та запомнила и смогла повторить. Работа идет небыстро, но все же продвигается. К тому времени, когда все закончено, дрова в очаге успевают прогореть дважды. Ночь за окнами так тиха, словно все живое затаило дыхание.

У Урсы нет наперстка, ее большой палец исколот иголкой и кровоточит. Марен думает, что в следующий раз надо будет принести ей кожаный наперсток.

– Теперь примеряйте. – Она подает Урсе куртку, и та просовывает руки в рукава.

– Как я выгляжу? – спрашивает Урса, кружась на месте. – Как женщина из Вардё?

Она совсем не похожа на них, ни на одну из них. У Марен ноет в груди. Она склоняется над столом, чтобы скрыть смущение, собирает обрезки ниток. Урса снимает куртку, вешает ее на крючок у двери, берет с соседнего крючка куртку Марен и отдает ей.

– Спасибо, что одолжили.

Она снова подходит к своему сундучку.

– Вот, это вам.

Она вручает Марен деньги и два зернышка аниса.

Монеты лежат на ладони у Марен, холодные и блестящие.

– Тут слишком много.

– Вы же отдали мне камень и скалку, – говорит Урса, осторожно сгибая пальцы Марен, закрывая ее ладонь, держащую монеты. – И сегодня мы столько всего успели! Гораздо больше, чем я надеялась. Я уже чувствую себя почти настоящей хозяйкой.

– И анис…

– Один на сегодня, один на завтра. Стало быть, до среды?

Марен хочется, чтобы Урса вновь попросила ее остаться, чтобы она встала у двери и не выпускала ее из дома до завтра. Но она открывает дверь, и Марен выходит в туманную, освещенную солнцем ночь.

После сегодняшней встречи с Урсой Марен чувствует себя нужной и даже особенной, какой не чувствовала с того дня, когда Даг, краснея и заикаясь, позвал ее замуж. Даже ее дружба с Кирстен, которой она так дорожит, строится на иных основаниях.

Марен сжимает монеты в ладони. Она в жизни не видела столько денег: в Вардё ими почти не пользуются, здесь налажен взаимный обмен. Она убирает монеты в карман, и они звенят при каждом шаге, словно насмехаясь над нею. Обесценивая то время, которое она провела с Урсой. Превращая его в работу, за которую платят, и которая не предполагает никаких дружеских чувств ни с одной, ни с другой стороны. И все же Марен нужны эти деньги, их с лихвой хватит, чтобы расплатиться с торговцами из Варангера, приезжающими в Вардё каждое лето. К тому же, если бы Марен вернулась с пустыми руками, мама бы этого не поняла и наверняка запретила бы ей ходить к Урсе.

Но послушалась бы ее Марен? Мамино неодобрение вряд ли смогло бы удержать ее вдали от этого дома, вдали от Урсы, которая стала ее первой подругой за многие годы. К тому же Урса не тронута всеми тяготами здешней жизни, даже до шторма ни одна из женщин Вардё не была такой мягкой и нежной, как она.

Впереди уже виден их дом. Его освещенные окна напоминают огни корабля, застывшего в море тумана. Марен вынимает на ощупь три самых мелких, самых тяжелых монетки и кладет их в другой карман, предварительно завернув в тряпицу, чтобы не звенели. Она не знает, какова ценность этих монет, но почему-то ей кажется, что они самые ценные. Наверное, из-за их веса и цвета.

Их она сохранит для себя, для какой-то пока неведомой цели. Может быть, она съездит в Тронхейм, купит хорошей материи, сошьет себе платье того же фасона, как темно-синее платье Урсы, с высоким воротником и кружевными манжетами. Юбка будет не такой пышной, как у Урсы, но Марен все равно будет приятно обзавестись новой одеждой, не обтрепавшейся по подолу и не потертой по швам. Она сжимает монетки в кармане, пока они не нагреваются в ее руке, и смотрит на небо. Солнце, стоящее низко над горизонтом, как будто размыто, его рассеянный свет ускользает от взгляда. Возможно, когда-нибудь Марен накопит достаточно денег, чтобы построить свой собственный дом.

Мама не спит, хлопочет у очага. Пекарский камень стоит среди пламени, словно огромная серая жаба. На скамеечке у камина стынет стопка готовых лепешек флатбрёда, на столе еще остался изрядный кусок теста. Когда Марен входит, мама не оборачивается. После целого дня, проведенного в доме комиссара, собственный дом кажется Марен тесным и душным, и хотя в комнате чисто и пол подметен, в воздухе явственно витает запах, которого она не замечала раньше: запах дыма и немытых волос. Марен тихонько откашливается, ощущая во рту привкус аниса.

– Мама?

Мама прямо руками снимает готовую лепешку с пекарского камня. Лепешка горячая, дымится в руках, но она не торопится переложить ее на скамейку. Укладывает медленно, бережно, словно читает молитву. «Хлеб – величайшая благодать», – думает Марен, наблюдая, как мама берет со стола уже раскатанный кусок теста и кладет его на нагретый камень.

– Извини, что я так припозднилась, – говорит Марен, снимая куртку. Она снова думает об Урсе, и в груди что-то сжимается при одном только воспоминании, как та примеряла куртку, которую они сшили вдвоем; как она радовалась этой куртке, получившейся довольно грубо, но на ней почему-то смотревшейся очень красиво.