Милость Господня

Иван отодвигает поднос с завтраком. Есть ему совершенно не хочется, да и кому хотелось бы это: жиденькая овсянка без соли, без сахара, три прозрачных ломтика пресного сыра, вареное яйцо, кефир, день постный, среда, личному молитвеннику Патриарха не пристало чревоугодие. Хорошо еще, что кофе удалось настоять.

Он делает первый горячий глоток. Тут же появляется Лаечка, застилавшая в спальне постель, забирает поднос, ставит его на каталку, что-то там перекладывает, поправляет, все это согнувшись, прогнувшись, переступая – прорисовывается попка под платьем.

Лаечка свое дело знает. Крутится-вертится так, что и сонного пробудила бы. Но ведь и он не дурак. Зачем бросать в копилку Фотия еще один грех? У Фотия и без того набралось достаточно всякого.

Иван разворачивает газету. Что там сегодня? Голод в Нигерии, опустошены громадные области, гуманитарная помощь ООН застряла из-за дождей… Наводнение на северо-востоке Германии, паника, Эльба опять вышла из берегов… Во Франции по-прежнему свирепствует Жеводанский Зверь, найдена уже десятая жертва, вновь девушка, в округ Тулуза стягиваются войска… Все как обычно. Милость Господня явлена миру во всей своей грозной красе… А что тем временем происходит у нас?.. Он несколько секунд тупо смотрит на цветную фотографию женщины – ощеренной, тускло-бледной, растрепанной, с фанатически расширенными зрачками странных аквамариновых глаз, и только потом начинает до него доходить собственно текст. «Процесс тантристов» или, как его уже окрестили, «Процесс тринадцати ведьм»: мерзкая греховная ересь поклонников Бафомета… пьют кровь, смешанную с мочой… приносят в жертву младенцев… ответственны за геморрагическую лихорадку в столице… дикие оргии… сексуальные извращения, отвратительные всякому нормальному человеку…

И с фотографии на него смотрит Джанелла.

Лицо изуродованное, но узнать ее можно.

Боже мой!

Что они с ней сделали?

Во всем созналась, покаялась, назвала имена чиновников, бизнесменов, даже священников, ввергших себя в богопротивную скверну.

Вот, значит, как.

Вот чего хочет Фотий.

Вот его Великий Проект Спасения: «Единый Бог, Единая Страна, Единый Народ».

И все, разумеется, с заглавных букв.

И разумеется, каждый, кто против, – гнусный, коварный, злонамеренный еретик, смертельный враг, который не заслуживает пощады.

Вот, значит, как.

Иван отбрасывает газету. Лаечка стоит возле каталки с посудой – в синей, без украшений, блузке, застегнутой аж до горла, в простенькой синей юбке, спадающей до пят мягкими складками, в головном синем платочке, ни один локон не пробивается из-под него, потупив взор, как и полагается смиренной послушнице.

Нет, украдкой бросает на него быстрый обжигающий взгляд.

Значит, вот так.

Иван в пару шагов оказывается возле нее, сдергивает платок, рассыпаются по плечам каштановые гладкие волосы, расстегивает, торопясь, пуговицы на блузке, черт, как их много, он путается, Лаечка, точно очнувшись, лихорадочно помогает ему. Там изнутри еще какой-то крючочек, не поддается, Иван в нетерпении его теребит, крючочек отскакивает, звякает на полу. Ну тише, тише, пожалуйста, просит Лаечка. Иван, как собачонку, тащит ее за руку в спальню, заваливает на постель, кое-как освобождает от всего, что мешает… Ну не так грубо, пожалуйста, опять просит Лаечка, потом легко вскрикивает, потом вскрикивает еще раз, а затем начинает часто и сильно дышать, чуть выгибаясь грудью, задевая его разведенными, вздернутыми ногами, и далее, стиснув зубы, мычит, мычит, стонет, стонет, крепко зажмурившись, мотая в беспамятстве головой из стороны в сторону.

Наконец все заканчивается. Иван перекатывается на спину, тоже тяжело дышит, как будто взбежал по лестнице. И вместе с тем в теле – сладостная истома. Ну – грех так грех, и хрен с ним, что грех, пусть будет грех, пусть Фотий, на хрен, подавится. Он понемногу успокаивается. Лаечка, прижавшись к нему, тихо всхлипывает: зачем вы так?.. я ведь не виновата… я – по-хорошему… не думайте… я ведь не все докладываю про вас… Она, полуобняв, гладит его по груди. Ивану стыдно: Лаечка-то в чем виновата?

Он спрашивает:

– Ты чего-нибудь хочешь?

Лаечка что-то бормочет.

– Не понял.

– Разрешение на машину, – приподняв голову, говорит она. – А то деньги есть, а разрешения на машину нет.

И, как бы оправдываясь, поясняет, что не стала бы его беспокоить, но в дорожной полиции сейчас «месячник праведности», не подмажешь, как черти, следят друг за другом… Мне бы разрешение… чтобы с печатью из Канцелярии… А то у всех есть машины, а я как нищая – на автобусе езжу.

Она всхлипывает для убедительности.

Иван морщится: разрешение на покупку машины – это надо просить у Хоря.

Впрочем, что ему Хорь?

– Ладно, будет тебе разрешение.

Лаечка сразу же расцветает, вытирает ладошками слезы, благодарно целует его, и они без спешки, уже не так темпераментно, повторяют свой акробатический номер.