Милость Господня

Иван вздрагивает. По-настоящему до него доходит только в этот момент. И ему начинает казаться, что отвратительный запах крови доносится даже сюда – наверх, сквозь пятнадцать метров земли и бетона.

– Я спрашиваю: трансформировалась она в кого?

– В богиню Кали…

– Н-да… – Хорь снова медленно, будто пересохли глаза, моргает. – Этого следовало ожидать… Ч-черт!.. Хреново… Представляю, какой там будет кошмар. Один аналогичный инцидент уже был. Но знаешь… для нас это, пожалуй, неплохо. Закрутится кутерьма. Возникнут отвлекающие обстоятельства… – Он подхватывает Ивана под локоть. – Идем, идем!

Иван упирается. Он не знает откуда, но у него вдруг появляются силы:

– Ты что не понял? Богиня Кали!.. Надо срочно вызвать спецкоманду, духовников!..

– Зачем?

– Там люди!

– Нет там больше людей, – шипит сквозь сжатые зубы Хорь. – Они уже все мертвы. Это же Кали. Странно, что тебя она отпустила живым. Хотя понятно: у вас особые отношения… – Он жутковато подмигивает. – Да и заниматься этим никто не будет – не до того.

Запах крови становится все сильней.

Или это галлюцинации?

– Так что все-таки происходит?

– Патриарх умер, – после секундного колебания сообщает Хорь. – Официально еще не объявлено, но, сам понимаешь, уже все в курсе, шепчутся по углам. И заключение официальное будет такое: его отравили…

Иван чуть не подскакивает:

– Как отравили? Кто отравил? Зачем?

– А ты не догадываешься, скромник? Кто сегодня последний к нему заходил? Кто мог бросить стрихнин ему в чай? Кто у нас личный молитвенник Патриарха, близкий к нему, можно сказать, доверенный человек, герой, победивший Лаппеттууна? А может быть, вовсе не победивший? А может быть, он и есть, в натуре, Лаппеттуун, преобразившийся в одного из духовников? Лучшей кандидатуры на эту роль не найти.

– Ты бредишь…

– Если бы так.

– А сестра Феврония? – перед глазами Ивана всплывает чашка: коричневый травяной настой.

И запах такой – любую примесь перешибет.

Хорь иронически кривит губы:

– Сестра Феврония, узнав о смерти Святейшего Патриарха, скончалась от сердечного приступа – сей же секунд. – Он быстро крестится. – Прими, Господь, ее душу… – Подхватывает Ивана, тащит вперед. – Ну что ты уперся, как мальчик. Не беспокойся, я тебя выведу… Не дрожи…

Иван действительно успокаивается. Если тебя угрохали, то тревожиться уже ни к чему. Разве что тихо переживать: не спас мир, как хотел.

А он в самом деле хотел?

Сейчас он в этом далеко не уверен.

Неожиданно вспоминает о Лаечке.

– Слушай, такое дело… Надо бы оформить один документ… Разрешение на покупку…

Он спотыкается, сообразив, что не знает Лаечкиной фамилии. Для него она просто Лаечка.

Вот те раз!

Но Хорь покровительственно усмехается:

– Лавиния Околотцева, двадцать четыре года. Маникюрщица в прошлом, немного путана. Ну ты охренел.

– Откуда знаешь?

– Как бы я выжил в этом гадючнике, если б не знал все про всех? Плюнь и забудь.

– Я тебя прошу, Харитон…

Хорь слабо морщится, но кивает:

– Ладно… Пускай хлеб свой по водам и по прошествии дней опять обретешь его.

Иван невольно припоминает: Екклесиаст, глава одиннадцатая, стих первый. Он чувствует странное облегчение. Как бы там ни было, но теперь он уйдет из этого серпентария без долгов. Пусть хоть Лаечке повезет.

Они выходят в главный коридор резиденции. Против ожидания он черен от нахлынувшего народа. Сюда высыпали, кажется, из всех кабинетов: стоят кучками, тесно, склоняясь друг к другу, перешептываясь, озираясь, не подслушивает ли кто?

Царит ровный гул голосов.

Нет, не ровный: с левой стороны коридора он внезапно смолкает. Там – движение, все расступаются, поспешно освобождая проход.

Хорь прижимает Ивана к стене:

– Опусти голову. Не вздумай смотреть!.. Руки, руки сложи – будто молишься…

Иван все-таки не удерживается, поглядывает из-под капюшона. Неторопливо, будто выходя к аналою, посередине коридора шествует Фотий – в синей парадной мантии, в золотистой епитрахили, на клобуке, как полагается митрополиту, бриллиантовый крест, посох с камнями и инкрустациями равномерно постукивает по паркету. А за ним – двое рослых монахов конвоируют, придерживая за локти, так же мерно ступающего Инспектора. Тот идет, глядя прямо перед собой, с окаменелым лицом, словно уже ничего не видя вокруг.

– Глаза, глаза опусти, – яростно шипит Хорь.

Иван поспешно склоняет голову к сжатым ладоням. Может быть, конечно, и чушь, но ходят упорные слухи, что Фотий чувствует чужой взгляд.

Чуть ли не мысли читает.

Гул голосов постепенно возобновляется.

– Все, пошли, – командует Хорь.

Он аккуратно, подтягивая за собой Ивана, проталкивается сквозь толпу, взирающую вслед шествию. Опять поворачивает в какой-то узенький коридорчик, останавливается перед железной дверью со знаком молнии, с надписью «Осторожно! Высокое напряжение!» – оглянувшись, достает связку ключей, отпирает, проталкивает Ивана в тусклую щель:

– Не тормози, Тормоз! Шагай…