Милость Господня

Через незаметную дверь в углу они попадают в туалетную комнату: сиреневый унитаз, шкафчик для одежды и обуви, стеклянный параллелепипед душа, вторая дверь – на пожарную лестницу, скудно освещенную, тревожно-глухую, и наконец, спустившись, оказываются на задниках муниципалитета. Это, судя по всему, хозяйственный двор, слегка захламленный, обнесенный стеной с железными сплошными воротами. Хорь поворачивает за кирпичный гараж, вытаскивает пачку сигарет, нервно ее распечатывает:

– Будешь?

– А ты разве куришь? – Иван удивлен.

– Тут с вами не только закуришь, но и запьешь. – Он щелкает зажигалкой, жадно затягивается. – А хорошо… когда вокруг никого…

– Ну не томи, не томи, – говорит Иван. – Я же вижу, ты не просто так меня сюда притащил.

Хорь выпускает вверх струю дыма.

– Конечно, не просто… Ты этот наш дикий провал в Прибалтике помнишь?

Еще бы не помнить!

Лицо Мальки, искаженное болью, сразу же всплывает перед глазами.

– Ну вот. Фотий тогда возглавлял Следственную комиссию. Он нас прикрыл, речь шла о расформировании всего Департамента. А меня, честно скажу, фактически спас. По официальной-то версии, я – тоже герой: принял командование на себя, сохранил людей, вывел из пораженной зоны… На самом деле все было не так, совсем не так, и Фотий эту историю аккуратно подшпаклевал. Ну и себя, разумеется, не забыл – стал в результате начальником Департамента.

– Тогда и подсадил тебя на крючок?

– Осуждать легко. Ты бы попробовал выкрутиться в той ситуации. – Хорь достает еще сигарету. Но не закуривает, а рассматривает ее, словно не понимает, для чего эта табачная палочка предназначена. – А сегодня… меня… м-м-м… известили… что Бафомет напрямую связался с ним… С Фотием то есть… о чем они разговаривали, не знаю, но сам факт – Фотий и Бафомет… Ты меня понимаешь?

– Что я должен понять? – спрашивает Иван.

Хорь крутит перед собой сигарету.

Лицо у него отсутствующее.

– Ты же сам его вызвал, – напоминает Иван.

Он догадывается, что Харитон готов высказаться откровенно, высветить, словно прожектором, скрытую и, скорее всего, отвратительную темную суть.

Все будет выглядеть совершенно иначе.

Но Хорь вместо ответа вздрагивает и прислушивается:

– Это еще что такое?

Из-за стены, окружающей двор, доносится деревянный протяжный треск, потом – стон, тоже мучительно-деревянный, словно раздирается вдоль щепастая балка. А завершается это шумом обвала – видно, как метрах в двухстах от них вздымается туча пыли.

Они переглядываются.

– Так… возвращаемся… Быстро!.. – командует Хорь.

Поначалу кажется, что ничего страшного не происходит. Разваливается бревенчатый двухэтажный дом, построенный еще в середине позапрошлого века. Обходится, слава богу, без жертв: второй этаж там является нежилым (дом уже десять лет как поставлен на расселение), а жильцы двух квартир первого этажа, услышав над головой страшный треск, успевают выскочить в чем были на улицу.

– Вам повезло, – строгим голосом выговаривает Хорь начальнику управления «Стройкапмонтаж». – Выговор все равно получите, но обойдется без уголовного дела.

Вроде бы обыденный инцидент.

Однако через час на главной улице города, по традиции называемой проспектом Ленина, проваливается асфальт и ухает в яму микролитражка с десятью пассажирами. Двоих из них увозят в больницу. И тут же, словно подтверждая «закон парных случаев», прорывает на соседнем проспекте трубу и взметывается вверх фонтан кипящей воды.

Теперь громы и молнии сыпятся уже на голову начальника «Дорстройтреста».

А еще через час, едва-едва успевают вытащить из ямы микролитражку, проседает там же, неподалеку от мэрии, пятиэтажный дом. Он не рушится полностью, но опасно кренится на бок и между центральными секциями его сквозит громадная щель. Затем разваливается еще один деревянный дом, уже на окраине, и еще пара каменных, крепких зданий в старом районе вдруг проседают в образовавшиеся под ними пустоты. Причем аварийщики, произведшие первичный осмотр, докладывают, что в пустотах под зданиями шебуршатся кроты, непрерывно, как заведенные, расширяющие земляные каверны, а балки деревянных строений изъедены древоточцами, жучки в них так и кишат. На это наслаиваются панические звонки из десятка микрорайонов: по дворам, словно безумные, носятся стаи крыс, пищат, дерутся из-за отбросов, ни дневного света не опасаются, ни людей, напротив, сами набрасываются, есть сильно покусанные. И в довершение – это уже во второй половине дня – над городом появляются стаи птиц, рассаживаются на крышах, на карнизах, на проводах, непрерывно гадят, галдят и, если верить сообщениям с мест, набрасываются на одиночных прохожих – клюют в голову, в шею…

– Прямо Хичкок какой-то, – говорит Штырь, багровея лицом. И добавляет: – Извините за выражение.

И еще: по всему городу начинают прорастать ясени. Как их ни выдирали чертяки, как ни пропалывали, ни старались, но, видимо, сохранились в земле крохотные корешки и из них, словно в мультфильме, чуть ли не на глазах вытягиваются побеги – раскидывают тонкие веточки, выпускают листья, некоторые деревца высотой уже около метра.

Становится понятным, с чем это связано.