Милые бездельники

Какая-то старая, полуглухая барыня въ яркомъ чепц подсла ко мн и начала разспросы:

— Это кто? А это кто?

— Я здсь никого не знаю, — отвчалъ я.

— Да вы впервые здсь?

— Впервые.

— Вы кто же такой?

— Жилецъ.

— Жилецъ? Чей?

— Олениныхъ, комнату нанимаю у нихъ.

— А! А гд же ваша комната? Это темная-то?

— Нтъ. Та, гд въ карты играютъ.

— Отдавать, значитъ, стали! Охъ, плохи дла. Всегда говорила, не по состоянію живутъ! Шутка ли, все по клубамъ, все по театрамъ, все балы да пиры, а работникъ одинъ. Ну, конечно, мсто доходное, по таможн служитъ, а все ни хватитъ, сколько ни бери. Тоже карты эти. Самъ въ должности день, а вечеръ въ клуб за картами. Дочерей-то сбыть не могутъ, извертлись двки, истрепались. Вотъ съ офицеромъ-то, съ офицеромъ-то Катенька вьется, а что съ него взять. Голь тоже перекатная, поиграетъ съ двчонкой и бросить. Ему на голые зубы отчего не поиграть, а посл она-то кулаками слезы будетъ утирать.

Старуха пожевала беззубымъ ртомъ и начала снова:

— И ужъ он ли въ передлкахъ не были: старшая-то дочь такъ и пропала, напоролась на прощелыгу какого-то, погуляла съ нимъ да и нагуляла двчонку. Въ воспитательный отдали, ну, ее-то выгнали, теперь, поди, по Невскому гд-нибудь ходитъ, да мужчинъ ловитъ. Охъ, грхи, грхи! И ужъ нужды-то, нужды-то что натерплись. Всмъ-то должны были, жались въ Гавани, христарадничали, пока мста хлбнаго самъ не добился. Да что говорить, и теперь-то въ долгу, какъ въ шелку. Меня вотъ принимаютъ, ублажаютъ, а почему? Векселя у меня есть. Да! А ты, батюшка, изъ какихъ?

— Писатель.

— А! А то приказный, думала, спросить хотла: векселя-то мои дйствительны ли? У трехъ уже спрашивала, говорятъ: дйствительны! А все боюсь. Мое дло старое, женское, порядковъ не знаю. Все чужимъ умомъ живу, кто что скажетъ, то и длаю.

Старушка опять пожевала беззубымъ ртомъ.

— Ишь, какъ гогочутъ, чему рады!

Дйствительно, шумъ становился все сильне, все разнообразне: кто-то вслухъ острилъ: «когда будочникъ бываетъ цвткомъ?» Другой кто-то отвчалъ также громко: «когда онъ не за будкой!» Какой-то беззастнчивый кавалеръ напвалъ вполголоса: «Какъ ты мила». Какія-то барышни, заливаясь смхомъ, взвизгивали: «ахъ, ахъ, не смшите!» Среди игроковъ просто кричали, ругая другъ друга, азартные партнеры. Топотъ, пристукиванье каблуками и шпорами танцоровъ дошли до послдней степени, а дирижеръ танцами съ всклоченной прической, съ мокрымъ отъ пота лицомъ, уже не кричалъ, а взвизгивалъ: «Ле-кавалье-занъ-аванъ!»

Закуска была уже подана и вс успли закусить.

Но девятый валъ этой бури веселья былъ еще впереди: въ столовой накрывали ужинъ, громыхая посудой, звенли рюмками и стаканами, факельщикъ ухитрялся такъ откупоривать бутылки, что пробки щелкали на всю квартиру, что-то тамъ у него разбилось, и до меня очень явственно долетло, какъ факельщикъ воскликнулъ:

— Ахъ, чтобъ теб!

Крпкое слово слетло съ его неумытыхъ устъ. Но въ зал гости уже ничего не слыхали, ничего не понимали, доплясывая послдній кадриль, доигрывая послдній роберъ, послднюю пульку. Наконецъ вс пошли къ ужину и здсь произошло маленькое смятеніе; очевидно, что не хватило стола, не хватило приборовъ и потому нкоторымъ приходилось ужинать отдльно, не за полными приборами.

— Ахъ, эта глухая старушонка вчно до конца досидитъ! — жаловалась хозяйка шопотомъ и на ходу мужу. — И ты хорошъ, никого изъ своихъ олуховъ не спровадилъ. Туда же остались къ ужину.

Хозяинъ и хозяйка не садились за ужинъ вовсе и ходили около, угощая гостей, осматривая, все ли подано. Казалось, они сосчитывали каждый проглоченный кусокъ, каждую налитую виномъ рюмку. За столомъ слышался смхъ и говоръ.

— Ви-за-ви сонъ де-зами! — говорилъ одинъ кавалеръ двушк, сидвшей напротивъ.

— Ахъ, вовсе и не желала! Опять смшить будете!

— Это мой ддушка мою бабушку смшилъ, а не я васъ!

— Ахъ, не смйте боле говорить!

На другомъ конц другой острякъ замтилъ своему толстому и важно смотрвшему сосду:

— Нтъ, ужъ вы оставьте, — это моя мозоль, такъ вы мн ее своими ногами не давите!

Толстякъ посмотрлъ на него гнвнымъ взглядомъ и проворчалъ:

— Виноватъ!

— Ничего-съ, это я только потому, что она моя любимая!

Барышня рядомъ фыркала отъ смха. На краю стола продолжался еще споръ о картахъ:

— Да нтъ-съ! У меня что было — тузъ, король, валетъ и десятка бубенъ, король, дама и десятка пикъ, тузъ, валетъ и десятка червей, дама, валетъ, десятка и девятка трефъ.

— Да вы четырнадцать картъ насчитали.

— Нтъ-съ, слушайте: тузъ, король, валетъ и десятка бубенъ…

Другіе два партнера доругивались:

— Нтъ-съ, это я называю лапти плести, а не въ отвтственную игру играть! Вы-съ подводите своего партнера и выводите противниковъ. Я-съ охотне втроемъ сяду играть, съ болваномъ, чмъ такъ.

— Да въ клуб за это бьютъ!

— Ну, гд это вы видли! Ну, выведутъ и конецъ!

— Ну, гд какъ! Въ иномъ и побьютъ!

— Конечно, если съ умысломъ.

— Съ умысломъ или не съ умысломъ — тутъ некогда разбирать, а бей и конецъ.

— Ну, на кого тоже нападутъ!