Милые бездельники

Хозяинъ подходилъ и угощалъ гостей. Эти люди, чинные, скучающіе и безмолвные въ начал вечера, были теперь неузнаваемы: они и веселились, и шумли, и даже были красны, точно это были не т гемороидальныя, золотушныя, малокровныя, чахоточныя лица, которыя явились сюда въ восемь часовъ вечера.

— Ну, ужъ и баня же у васъ! — проговорилъ вслухъ какой-то господинъ съ орденомъ въ петлиц.

Раздался хохотъ, начались остроты и шутки насчетъ бани, пошли въ ходъ двусмысленности, скабрезности; сальныя натуры развернулись вполн, разливая цлый потокъ циничныхъ намековъ, остротъ и шутокъ. Какой-то гвардейскій офицеръ, наклоняясь къ одной изъ дочерей хозяевъ, говорилъ:

— Теперь бы на тройк покататься!

— Ахъ, нтъ, мамаша не пуститъ, поздно!

— Но я, Марья Александровна, смю разсчитывать въ другой разъ?

— Спросите мамашу, если отпуститъ.

— Я пріду, и мы штурмомъ возьмемъ крпость!

Онъ понизилъ голосъ и началъ что-то нашептывать. Двушка потупилась и перебирала кончикъ вера.

— Ахъ, я не врю вамъ! — шептала она.

— Честное слово!

Бутылки были вс опорожнены, и водка, и пиво, и иностранныя вина отъ Денвера, и русскія вина отъ Воронцова были допиты. Кто-то изъ гостей безцеремонно перебирать вс бутылки, чтобы выпить еще послднюю рюмку, и держалъ каждую бутылку противъ свта, отыскивая въ ней хотя каплю влаги.

— Послдній контрдансъ! — крикнулъ дирижеръ танцевъ. — Ла дерньеръ авекъ галопъ!

Опять вс зашумли стульями, раздались поцлуи съ хозяевами, задвигалась масса, дамы подбирали подолы, чтобы не выпачкать платьевъ о пролитое вино и пиво, объ оброненные куски жаренаго гуся, о растаявшее на полу упавшее съ ложекъ мороженое. Хаосъ, толкотня, грязь, все это царило въ столовой. Къ зал уже снова слышалась музыка и вертлись пары. Вздремнувшая во время ужина таперша, въ перекрашенномъ черномъ плать, въ большихъ очкахъ, съ красными рабочими руками, должно-быть, когда-то отмороженными, барабанила съ новою силою по клавишамъ разстроеннаго фортепіано.

Когда вс ухали и я ушелъ въ свою комнату, я не узналъ ея: табачный дымъ, окурки сигаръ и папиросъ, запахъ гари и селедокъ, оброненныхъ здсь во время закуски, слды грязныхъ ногъ, все это было неприглядно, напоминало кабакъ. Успокоиться и улечься я не могъ долго: хозяйка бгала, подсучивъ платье, и тушила свчи, обирала огарки, считала колоды картъ, мелки, щеточки; въ кухн считали посуду, приборы ножей, вилокъ и ложекъ, салфетки. Все это было наполовину занято у сосднихъ жильцовъ, у знакомыхъ, у какого-то кухмистера. Барышни, уставшія и опустившіяся, раскалывали банты, цвты, не обращая никакого вниманія на меня.

Бдный гимназистъ, сынъ хозяевъ, помогавшій весь вечеръ факельщику, теперь гонялся изъ угла въ уголъ.

— едя! едя! — кричала ему мать:- разбери карты!

— едя! едя! отколи бантъ мн сзади! — кричала ему сестра.

Онъ огрызался, ругался, но помогалъ всмъ.

— едя! едя! — крикнулъ, наконецъ, и я.

— Вы еще что? — грубо отвтилъ онъ.

Я расхохотался.

— Ничего, голубчикъ, просто хотлъ вамъ сказать, что пора и спать! — сказалъ я, протягивая ему на прощаніе руку.

— Да, уснешь у насъ! — отвтилъ онъ. — Теперь еще въ спальн отецъ и мать пилить другъ друга начнутъ до третьихъ птуховъ!

* * *

Ну, вотъ и прошелъ jour fixe и пошли опять дни попрежнему: весь день музыка и пніе, а вечеромъ — мертвая тишина. Днемъ бготня Аннушки, а вечеромъ ея тихія бесды съ ея солдатомъ. Такъ же неизмнно пропадалъ самъ господинъ Оленинъ днемъ въ должности, вечеромъ — въ клуб. Такъ же неизмнно не былъ виденъ сынъ Олениныхъ, пребывая днемъ въ гимназіи, а вечеромъ — у товарищей. И никто-то не длалъ никакого дла, не шилъ, не читалъ, не учился. Иногда я слышалъ, какъ Аннушка говорила:

— Да вдь стирать нельзя, сударыня, въ корыт чулки останутся, мста живого нтъ!

— Вы бы хоть подштопали! — совтовала мать дочеринъ. — Также изъ угла въ уголъ ходите!

— Что мы богадленки, что ли? Рано еще за вязаньемъ и штопаньемъ сидть, — отвчали барышни. — Скажите папа, пусть на новые дастъ денегъ.

— Такъ онъ и далъ! Припасено у него для васъ!

— А въ карты есть на что играть?

— Не- на ваши играетъ!

— Да и вы не на свои играете, а на хозяйственныя!

— Ну, и не ваше дло!

— Не наше, а мы оборванными ходимъ!

— Стыдитесь! Сколько платьевъ понашили!

— А юбки обтрепаны!

— А вы подшейте!

— Ну, ужъ нтъ-съ! Возьмите швейку!