По его тону, по выраженію его лица сразу можно было понять, что онъ не напускаетъ на себя ничего, что не рисуется своей двойственностью, что, напротивъ того, именно эта двойственность терзаетъ и мучитъ его. Иногда онъ почти съ ужасомъ говорилъ о сил привычки.
— Вы задумывались ли когда-нибудь объ этомъ? — говорилъ онъ. — Это вдь что-то роковое. Какъ листья дерева, какъ вы его ни поставьте, будутъ оборачиваться въ сторону солнца, такъ человкъ, привыкшій къ чему-нибудь, что вы ни длайте, будетъ возвращаться къ своей привычк…
— А сила воли? — замтилъ я.
Онъ горько усмхнулся.
— Нтъ, вы, значитъ, вовсе не знаете, что значитъ привычка, если толкуете о сил воли… Впрочемъ, я, можетъ-быть, самъ такая безхарактерная личность, что не могу этого понять…
И онъ оборвалъ нашъ разговоръ.
Все это живо вспомнилось мн теперь, когда Марья Ивановна спросила меня, помню ли я его.
— Ну, — продолжала она:- такого человка могъ забрать въ руки первый встрчный. Его стоило только приласкать. Только въ томъ-то и горе, что хорошіе люди рдки, а дурныхъ непочатый уголъ. Къ этимъ-то людямъ въ руки и попалъ Николаша. Еще бы! помнишь, ловкій, изящный, красивый мальчикъ онъ былъ и, вдобавокъ, въ будущемъ крупный богачъ. Такихъ всегда сумютъ приголубить разные проходимцы. Товарищи, кутилы разные, дурныя женщины, вс эти люди завладли имъ и наговорили ему, какъ ложно его положеніе, какъ дуренъ его отецъ, какъ могъ бы онъ жить при своемъ богатств. Тутъ же подвернулись и услужливые губители нашей молодежи — ростовщики, готовые всегда ссужать сыновей богатыхъ отцовъ деньгами… Началась старая исторія кутежей на деньги, занятыя за огромные проценты, семейныхъ сценъ сына съ отцомъ, цлаго ряда интригъ со стороны разной родни Владиміра Степановича, желавшей одного, чтобы старикъ лишилъ сына наслдства и завщалъ бы кое-что ей. Старикъ и всегда былъ человкомъ ограниченнымъ, а подъ старость, дряхля, и совсмъ началъ выживать изъ ума, даже характеръ у него сдлался уже не такимъ желзнымъ, какъ прежде, и сталъ поддаваться вліянію лести и угодливости. Правда, угодникамъ не легко было ладить со старикомъ, ломался онъ надъ ними, самодурствовалъ, но ради денегъ чего не вынесутъ люди! У старика явилась вдругъ. цлая стая родныхъ, стремившихся съ бою урвать что-нибудь изъ его капиталовъ. Просто омерзительно было смотрть на эту пошлую комедію ухаживаній за старымъ самодуромъ. И каждый-то изъ этихъ низкихъ людей твердилъ старику, что его сынъ негодяй, что онъ гнушается отцомъ, что онъ говоритъ со смхомъ о близости смерти отца, что онъ, въ сущности и не сынъ ему. Къ несчастію, какіе бы ни были недостатки у Николаши, одного у него не было — не умлъ онъ лгать и притворяться, не умлъ онъ льстить тмъ, кого не любилъ. Бороться съ роднею ему было не подъ силу, и онъ просто брезгливо махнулъ на нее рукою, продолжая прежнюю жизнь, все боле и боле пріобртая репутацію негодяя…
Старушка вздохнула.
— Спросили бы люди Олю, какъ каялся, какъ плакалъ этотъ негодяй въ тяжелыя минуты…
— Онъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ Ольгой Александровной? — спросилъ я.
Послышался опять тяжелый вздохъ.
— Если бы у него была любящая мать, она врно любила бы его не боле Оли, — отвтила старушка. — Ну, да и онъ платилъ ей тмъ же. Вся душа его была на ладони передъ нею. Она и утшала, и журила, и останавливала его. Ты Олю хорошо знаешь. Это сильный, почти мужской по твердости характеръ и въ то же время сердце любящей женщины, сестры, матери. Ей все равно, что за человкъ передъ нею, если она видитъ, что онъ страдаетъ, — ни о чемъ не думая, все забывая, она бросится ему на помощь. Съ дтства она уже такая: бывало, двчонкой маленькой всякихъ облзлыхъ щенковъ и котятъ въ домъ тащила, чтобы напоить и накормить ихъ; первой радостью у нея было — отдать свои собственныя лакомства босоногимъ, полуголымъ крестьянскимъ ребятишкамъ…
Старушка усмхнулась.
— Ты знаешь, какъ она въ дтств играла? «Въ маму», какъ она говорила. Возьметъ куклу, собачонку или котенка и говоритъ: «вы дти, а я мама». Такъ мы и говорили, глядя на нее, что она «въ маму» играетъ…
— Это она отъ васъ переняла? — съ улыбкой замтилъ я.
— Ну, выдумалъ! — сказала старушка, махнувъ рукою. — Нтъ, это у нея ужъ, врно, отъ природы. Да у меня и характера такого нтъ. У нея и серьезность, и выдержка, и настойчивость. Я просто слабая женщина: меня бы не обижали, ну, и я не обижу никого. Я вотъ и раздражаюсь иногда, прикрикну на кого-нибудь, разворчусь на цлый часъ, обижу иногда несправедливо человка…
— Ну, да, ну, да, цлый рядъ злодйствъ произведете, — перебилъ я ее:- и потомъ сами же ухаживаете за жертвой злодйствъ, ублажая ее подарками…
Марья Ивановна даже не улыбнулась на мою шутку и серьезно замтила:
— А это ты врно подмтилъ въ моемъ характер. Я на это способна. У насъ вотъ собачонка тоже такая была: вдругъ облаетъ своего человка, потомъ сконфузится, подожметъ хвостъ и ужъ до тхъ поръ не успокоится, пока не вылижетъ руки неузнанному ею человку.
Я разсмялся. Старушка, не обращая вниманія на мой смхъ, продолжала: