Милые бездельники

Оля улыбнулась, точно ожила, развеселилась.

— А я ужъ боялась, — начала она.

— Ну, вотъ еще! — перебилъ онъ. — Нтъ, довольно, урокъ хорошій данъ!.. Эти вещи не забываются, довольно одного того, что я ускорилъ смерть отца…

Онъ сдвинулъ брови.

— Бжать бы отъ самого себя хотлъ, — сказалъ онъ мрачно. — Мн страшно войти въ нашъ домъ, какъ я все вспомню… И за что онъ изъ-за меня, что я ему?..

Онъ стиснулъ зубы, вспомнивъ, должно-быть, послднее объясненіе съ отцомъ.

— Оставайся у насъ, — сказала я спроста.

— Нтъ, какъ же, — замтилъ онъ. — Это совсмъ неловко! Нтъ, ничего, надо все пережить, все выпить до дна. И такъ слишкомъ легко отдлался…

Говорить онъ это, а самъ, вижу я, волнуется, тревожится, посидть на мст не можетъ, точно ни со своими думами, ни со своими желаніями справиться не можетъ. «Ну, и то сказать, — подумала я, — тяжелое время пережилъ, опомниться, въ себя придти еще не можетъ…»

Начались у него съ этого, дня хлопоты по утвержденію въ правахъ наслдства, по вводу во владніе имніемъ, возня съ бумагами, съ нотаріусами, съ адвокатами. Почти каждый день заглядывалъ онъ хоть на часокъ къ намъ, но всегда озабоченный, всегда суетливый. Ол все подарки привозилъ.

— Зачмъ ты тратишься! — говоритъ, бывало, она. — Разв это мн нужно?

— Да я бы теб вс брильянты скупилъ, — скажетъ, бывало, онъ:- чтобы всю, всю тебя засыпать ими.

Она только пожметъ плечами.

— Самъ прізжай почаще — это лучшій подарокъ для меня, — говоритъ она.

Онъ начнетъ цловать ея руки.

— Дорогая моя, милая! И за что ты меня такъ любишь? Не стою я такой любви. Безхарактерный, негодный, гадкій я человкъ…

Говоритъ это, а у самого въ голос и на глазахъ слезы.

— Старайся сдлаться хорошимъ, — съ улыбкой замчаетъ она.

Онъ только вздохнетъ.

— И не врится, чтобы я могъ сдлаться инымъ человкомъ. Вры у меня въ себя нтъ, силъ нтъ…

И потомъ вдругъ ободрится:

— Да нтъ, ты поможешь, ты поддержишь меня? Да, вдь? Скорй бы кончить дла и тогда…

— Да для чего ты хочешь прежде кончить дла, а потомъ жениться? Разв теперь нельзя?

— Но какъ же? Тутъ нужно разъзжать, вотъ въ имніе нужно създить…

— Ну, вмст будемъ здить…

— Да, да, и то правда…

Онъ встрепенулся, когда она это сказала, ухватился за эту мысль, заторопился свадьбой…

— Боюсь я, кутитъ онъ, — какъ-то замтилъ мн Миша.

— Что ты, у него дла, — сказала я, испугавшись.

— Да, дла и кутежи, кутежи и дла, и чего больше — это одинъ Богъ знаетъ! — продолжалъ онъ. — Не можетъ онъ вырваться изъ кружка своихъ товарищей. Теперь они еще больше остятъ его. Ну, и за нсколько мсяцевъ воздержанія нужно же себя вознаградить. Потомъ угрызенія совсти. Э, да кто разберется въ этой душ!.. Тяжело будетъ Ол вырвать его изъ этого омута.

— Ну, удутъ, тогда…

Миша перебилъ меня.

— Никуда онъ самъ не удетъ, силой его можно только вырвать… И зачмъ только его оправдали! Сослать бы его, далеко сослать, чтобы ни старыхъ друзей, ни прежней обстановки, ни знакомыхъ соблазновъ не было. Тогда, можетъ-быть, еще и исправился бы… хотя и то сомнительно…

Впервые я видла Мишу не только раздраженнымъ, но почти злымъ.

Я перебилъ разсказъ старушки и спросилъ:

— Неужели Ольга Александровна дйствительно любила его?

Марья Ивановна вопросительно посмотрла на меня, точно не сразу понявъ мой вопросъ, и потомъ сказала:

— To-есть была ли она въ него влюблена? Нтъ, нтъ! Просто любила его, какъ мать. Вы, мужчины, этого чувства не знаете. Это мы, женщины, способны такъ любить. Вотъ у меня тоже дти были, одинъ родился горбатенькимъ и хроменькимъ, такъ я, что грха таить, больше всхъ другихъ дтей его любила. Такъ вотъ и она его любила… Ну, а онъ — одъ безъ ума отъ нея былъ… Это-то и мучило его: съ одной стороны любовь, а съ другой проклятая привычка, отъ которой силъ не было отдлаться… Если бы онъ не любилъ ее такъ сильно, давно бы онъ на ней женился, не заботясь, что за доля ждетъ ее впослдствіи… А его мысль объ этомъ постоянно мучила, постоянно грызло сознаніе, что онъ ее загубитъ…

Она вздохнула.

— Душа-то человческая вся изъ противорчій состоитъ. Станешь въ ней рыться — самъ не вришь, какія чувства къ ней рядомъ живутъ…

Потомъ она опять перешла къ разсказу:

— Великій постъ приходилъ къ концу. Свадьба должна была состояться на оминой недл. Не безъ страха смотрла я на Олю, готовя все къ ея свадьб, точно хоронить ее собиралась. И сама она была тревожна, вдумчива, серьезна. Только она боялась не того, чего я боялась. Я боялась, что ей тяжело будетъ жить въ замужеств, а она — она не врила до послдней минуты, что ей придется назвать мужемъ Николашу. И каждый разъ, когда онъ не являлся день или два — ея тревога росла. И у него въ отношеніяхъ къ ней начали проявляться какія-то неровности, всего чаще сталъ онъ говорить, что его нужно бы бросить, оставить у дверей какого-нибудь кабака издохнуть. А то вдругъ начиналъ просить, чтобы она не оставляла его, не сердилась на него, имла бы съ нимъ терпніе. Только разъ случилось такъ, что онъ не приходилъ четыре дня сряду. Оля ходила блдная, похудвшая, молчаливая, точно къ смерти приговоренная. Наконецъ не выдержала она, пошла сама къ нему…

Старушка печально качала головой.