Милый яд

Тейт сел в «Лексус», даже не прогрев двигатель, промчался по улице и скрылся из виду. Я опустила плечи, прислонилась к кирпичной стене и, обгорая на солнце, прождала целых десять минут, чтобы убедиться, что Тейт не вернется. Солнце сегодня решило бросить мне вызов тридцатишестиградусной жарой.

– Эм. Привет?

Я повернулась к обладателю голоса. Рядом стоял ребенок. Я отлипла, вероятно, от его дома, и помахала рукой, а потом бросилась через улицу. Меньше всего мне нужно, чтобы сюда приехала полиция, которая помешает проникнуть в дом Тейта. Снова. Передо мной замаячила его входная дверь. Я почувствовала, как меня охватывает нервозность. Последние пару месяцев я ощущала это почти каждый день, но сегодня у меня в голове зазвенели тревожные звоночки из-за того напряжения, что сквозило между нами в последнее время. Может, мне не следует…

Я вставила ключ в замок. Повернула ручку. Вошла в дом Тейта так, словно не была уверена, что совершаю огромную ошибку. Меня встретила симфония голосов. Я последовала на шум в гостиную, где Терри сидел перед телевизором, одетый в безразмерные боксеры и порванную майку. Очаровательно. Он внимательно смотрел шоу – «Принц из Беверли-Хиллз». Зазвучала тематическая песня. Из динамиков донесся смех. Дядя Фил накричал на тетю Вив. Хилари вошла в McMansion с сумками для покупок. Эшли колотила по барабанной установке, а Джеффри надевал беруши. Когда я поняла, что Терри не собирается признавать мое присутствие, прошло больше пяти минут.

Ужасная идея. Ты даже не можешь с ним заговорить. Как вы будете вместе редактировать рукопись?

– Привет, – я прочистила горло, зависнув между кухней и гостиной. – У нас не было возможности… эм, поговорить.

Уилл покосился на Карлтона. И снова.

Терри откинул голову назад и захихикал. Он убавил громкость, качая головой.

– Таких шоу больше не снимают.

Ну, вообще-то снимают. Это называется перезапуском.

Но я сомневалась, что это поможет моему делу, потому держала рот на замке в ожидании, когда Терри сочтет меня достойной его внимания.

– Шарлотта, – наконец объявил он, выглядя слишком удивленным для простого приветствия, и я тут же поняла, что нужно обращаться с ним грубо, иначе он растопчет меня. – Ты здесь, чтобы развлечься?

Мне потребовалось все самообладание, чтобы меня не вырвало.

– Нет.

– Понятно. В наши дни никому не нужна подержанная машина. Особенно если можно позволить себе совершенно новую, – он рыгнул, отмахиваясь рукой от вони. Думаю, он имел в виду Тейта. Каким-то образом ему удалось сделать заманчивую перспективу переспать с Тейтом… грязной. Терри добавил: – Ну? Ты здесь из-за моего сына?

– Да.

– Он ушел. – Терри не сдвинулся с дивана, вытянувшись во весь рост, как греческая богиня, ожидающая, что ее накормят виноградом. – Меня тоже пытался выгнать. Говорит, что я пьян. Что я нарушил наше соглашение о трезвости. Я потребовал от него доказательств. Пока мы разговариваем, он, наверное, крадет алкотестер из полицейской машины, – он подмигнул мне. – Уловка заключается в том, что нужно задержать дыхание, прежде чем дунуть.

– Я говорю о другом вашем сыне.

О том, по которому вы, вероятно, ужасно скучаете.

Его брови взлетели на лоб.

– О Келлане?

Если только у тебя нет третьего Маркетти-младшего, сеющего хаос в городе. Что, честно говоря, меня бы не удивило. Однако, что меня действительно удивило, так это то, какую сильную враждебность я питала к Терри. Я не осознавала этого до сих пор, но возлагала на него огромную часть вины за смерть Келлана.

– Да, – я шагнула в комнату и присела на подлокотник кресла рядом с диваном. – Вообще-то о «Милом Яде».

Терри весь вдруг оживился. Я почти видела, как в нем разгорается интерес. За четыре слова он превратился из изможденного в сияющего. Миллион сигналов тревоги прозвучал в моей голове. Предупреждение Тейта отозвалось эхом.

– В самом деле? – Терри сел, наклонившись ко мне. Он сложил ладони вместе и потер их. – Ты ее видела?

– Я ее прочитала.

– Ну… И как тебе? – он чуть не лопался от любопытства.

Я с интересом на него посмотрела. Хорошо. Не такую реакцию я ждала.

– Что-то стоящее? – Терри покачал головой, и его плечи затряслись то ли от смеха, то ли от едва сдерживаемого всхлипа. – Не бери в голову. Конечно, рукопись хороша. Ее же написал Келлан, – он сделал паузу, как будто впервые осознал, что говорит как гордый отец, затем повернулся, прокашлявшись. – Но можно ли ее продать? Иногда он писал странное дерьмо.

История о пауке всплыла у меня в голове. Странная, но красивая, как написал бы только Келлан. Она была первым его произведением, которое я прочитала, но заняла особое место в моем сердце. Я до сих пор хранила тот экземпляр, спрятав его в коробке на книжной полке.

– Вы читали его рассказы?

Это меня удивило. Терри казался мне человеком, неспособным на отцовскую любовь. Чтение сочинений сына-подростка казалось чересчур… отеческим.