Миниатюрист

Нелла с трудом стоит на ногах. Январский стылый ветер пробирается под пальто, терзает, словно кошачьи когти. На ней пальто с капюшоном и простая коричневая юбка Корнелии. Кого спасет этот маскарад?

Йоханнеса обрядили в серебристый атлас и шляпу с пером. Дикое зрелище! Никогда он добровольно не надел бы ничего подобного. Еще одно подтверждение тому, что о человеке можно судить по одежде. Сквозь толпу Нелла видит вспышки ярких цветов на фоне серого и коричневого. Она внезапно испытывает дурноту и опирается на стоящую рядом женщину. Женщина вздрагивает от неожиданности и поднимает голову.

– Все в порядке, моя дорогая, – говорит она, заметив испуг Неллы. – Ну-ну, успокойся.

Ее участие рвет сердце на куски. Как же люди могут прийти сюда, на такое зрелище?

Слабберт опускает руку на плечо Йоханнеса. Дальше Нелла смотреть не может. Закрыв глаза, она слушает. Ветер бьет в лицо, паруса хлопают, будто мокрое белье. Двое палачей перетаскивают жернов на край пирса, Йоханнес соединен с ним петлей.

Толпа издает единый вдох. По чулкам Неллы бежит струйка мочи, шерсть намокает и ошпаривает кожу. Йоханнес что-то произносит. Она представляет, как он ищет ее взглядом – ее, Корнелию, Марин. Пусть он увидит меня, умоляет она. Пусть знает, что я за него молюсь.

Но ветер сдувает его последние слова, их не разобрать. Йоханнес, зовет она. Тянется к нему, но вокруг бормочут, молятся, болтают. Он слишком слаб, чтобы перекричать ветер и толпу, и ко времени, когда устанавливается тишина, жернов скатывается с края пирса.

Йоханнес.

Всплеск.

Она открывает глаза. Всплеск, круги на воде. Ничего.

Никто не шевелится.

– Один из лучших купцов, – наконец произносит кто-то. – Дураки мы.

Толпа выдыхает, утирает вспотевшие лбы.

– И похоронить некого, – говорит еще один. – Вылавливать не будут.

Нелла идет прочь. Она и жива, и нет. Она там, под сомкнувшимися водами, вместе с Йоханнесом. Нелла прижимается к каменной стене и только крупно дрожит.

Сколько времени потребуется морю, чтобы наполнить его легкие? Быстрее, молит она. Освободи его.

Озноб, ощущение чужого пристального взгляда. Ноги подламываются. Нелла поднимает голову – и видит сквозь толпу промельк белокурых волос. Она тоже здесь. Она здесь! Нелла водит глазами по лицам, ищет тот холодный, оценивающий взгляд. Миниатюристка пришла попрощаться?

Однако ее глаза натыкаются совсем на другую фигуру. Он исхудал и по-прежнему одет в ту же одежду, в которой сбежал, – парчовый камзол хозяина. На одну безумную минуту Нелла позволяет себе надежду, что восстал из воды ее муж, что ангел вернул его к жизни. Нет.

Нелла поднимает в приветствии руку, и, плача от горя, Отто тоже вскидывает ладонь. Пять дрожащих пальцев; звезда, сверкнувшая из темноты.

Часть пятая Тем же вечером. Воскресенье, январь 1687 года

…мужа нет дома: он отправился в дальнюю дорогу; кошелек серебра взял с собою; придет домой ко дню назначенному.

Книга притчей Соломоновых, 7:18–20

Nova Hollandia

Нелла хватает потрясенного Отто за рукав, тянет прочь. Она стремится уйти с причала, пока еще держат ноги.

– Пойдем домой, – зовет она.

Ей плохо, воздух мучительно проталкивается в грудь. Башмаки Отто скользят по плитам мостовой.

Смеркается. Нет, нельзя думать о плеснувшей волне, о звуке, с которым Йоханнеса затянуло под поверхность воды.

Отто разворачивается к Нелле, кутаясь в камзол Йоханнеса. Показывает в сторону доков.

– Госпожа, что там происходило?

– Не могу, Отто. Я не могу рассказывать. Его больше нет.

Он трясет головой, все еще ошеломленный.

– Я не знал, что его арестовали. Я думал, что мой отъезд вас всех защитит, госпожа. Я бы никогда…

Они добираются до Херенграхт. Отто смотрит на дом и тяжело сглатывает. Хватается за дверной молоток в форме дельфина как за спасение; лицо искажено гримасой боли и неуверенности. Что ждет его за порогом? В сердце Неллы вырастает злая ледяная игла.

В доме тихо.

– Сюда. – Она ведет его в гостиную, где Лисбет Тиммерс развела в очаге огонь. Здесь сейчас не так холодно, как было в последние недели; языки пламени бессмысленно бодро танцуют в очаге. В огне плавятся части оловянной окантовки, со скрежетом раскалывается черепаховый панцирь.

Лисбет замерла в центре комнаты; она крепко прижимает Теа к груди и во все глаза смотрит на Отто. А он – точно так же – смотрит на ребенка.

– Кто это? – спрашивает Лисбет.

Нелла поворачивается к нему, словно ожидая, что он представится сам, – а Отто так же вопросительно смотрит на незнакомку. Как во сне простирает к младенцу ладони. Нелла вспоминает: этот жест она уже видела, когда только приехала сюда, Отто точно так же, на ладонях, протянул ей пару теплых башмаков.

Кормилица отшатывается.

– Лисбет, это Отто. Пожалуйста, передай ему ребенка, – велит Нелла.

Ее голос звучит так властно, что Лисбет не раздумывая повинуется.