Миниатюрист

Отто погружен в раздумья. Поймав на себе взгляд Неллы, он поспешно отводит глаза. Человеческое общение в момент духовного просветления и вправду представляется почти греховным. Йоханнес молитвенно сложил руки и смотрит на дверь.

Нелла возвращается к себе, чтобы написать матери, но слова ей не повинуются, упрямо не желая выражать чувства. Никак не удается передать свое разочарование, изобразить разговоры с Марин, мужа, который говорит на всех языках, кроме языка любви, слуг, чей мир скрыт и смех непонятен. Она машинально пишет имена: Йоханнес, Отто, Тут, – и рисует Марин с огромной головой. Потом комкает листок, швыряет его в камин и промахивается.

Спустя час с парадной лестницы доносятся мужские голоса, лай собак и смех Йоханнеса. Нелла выглядывает в окно: из дома выходят трое дюжих мастеровых с закатанными рукавами и веревками через плечо.

Марин уже в передней.

– Йоханнес, – шипит она. – Что это, скажи на милость?!

Нелла крадется к лестнице и, увидев, что принесли те трое, открывает в изумлении рот.

Посреди передней стоит огромный, почти в полтора мужниных роста, шкаф на восьми изогнутых крепких ножках, занавешенный спереди шторками горчичного цвета. Отодвинув высокую подставку для книг в угол, Йоханнес оперся рукой на блестящее дерево и широко улыбается. Сегодня он как никогда свеж и красив.

Марин с опаской подходит к шкафу, как будто тот может на нее рухнуть или начать двигаться. Резеки пятится с утробным рычанием.

– Это что, шутка? Сколько он стоит?

– Хоть раз в жизни, сестра, не будем о деньгах! Ты сама сказала найти развлечение…

– Развлечение, а не безобразие! Эти занавески… Шафрановая краска?

– Развлечение? – эхом вторит Нелла на ступеньках.

Марин испуганно оборачивается.

– Для тебя! – кричит Йоханнес. – Свадебный подарок!

Он похлопывает по шкафу, и шторки на нем подрагивают.

– Что это, мой господин?

– Из дуба и вяза. Вяз – очень прочное дерево, – отвечает Йоханнес, словно об этом спрашивает его молодая жена, и смотрит на Марин. – Из него делают гробы.

Рот Марин превращается в тонкую линию.

– Где ты его взял?

Йоханнес пожимает плечами.

– У знакомого с пристани осталось несколько шкафов от умершего плотника. Я распорядился украсить этот черепаховой инкрустацией и оловянными вставками.

– Зачем?! Петронелле он не нужен.

– Для ее обучения.

– Моего чего?

Йоханнес тянется к Резеки, но та увертывается.

– Тише, девочка. Тише!

– Ей не нравится, – заявляет Корнелия, спустившаяся вслед за Неллой.

«Интересно, это про меня или про собаку? Судя по вставшей дыбом шерсти на загривке у Резеки, – про нас обеих». Корнелия держит перед собой веник, словно копье, как будто на нее могут напасть.

– Обучения? – презрительно усмехается Марин. – Оно ей ни к чему.

– Очень даже к чему!

А вот и нет, думает Нелла. Мне восемнадцать, а не восемь.

– Что это, мой господин? – спрашивает она, стараясь скрыть разочарование.

Йоханнес протягивает руку и театральным движением раздвигает шторки. Присутствующие столбенеют. Шкаф разделен на девять отсеков. Стены одних оклеены бумагой с золотым тиснением, других – отделаны деревом.

– Это… наш дом? – спрашивает Нелла.

– Твой дом, – довольно поправляет Йоханнес.

– В таком убираться куда как легче! – замечает Корнелия, вытягивая шею, чтобы рассмотреть верхние комнаты.

Сходство с оригиналом внушает суеверный ужас. Точно большой дом сжался, а его тело разрезали пополам, обнажив органы. Девять комнат: от черной кухни и гостиной до чердака, где хранят от сырости торф и дрова.

– И погреб есть! – добавляет Йоханнес, приподнимая крошечные плиты и показывая скрытое подполье.

На потолке парадной кухни даже нарисован ложный купол. Нелла вспоминает беседу с Отто. «Перельется через край», – сказал он, указывая на обманку.

Резеки с рычанием обходит вокруг.

– Сколько он стоил? – допытывается Марин.

– Две тысячи за каркас, – отвечает Йоханнес благодушно. – С занавесками – три.

– Три тысячи гульденов? Три тысячи?! Если этой суммой с умом распорядиться, на нее можно жить годами!

– Ты, Марин, ни разу и в две тысячи в год не укладывалась, несмотря на свою селедку. Скоро продам сахар Мермансов. О чем вообще беспокоиться?

– Если бы ты на самом деле им занимался, я бы и не беспокоилась…

– Помолчи хоть раз в жизни!

Марин нехотя отходит. Из кухни появляется Отто и с интересом оглядывает шкаф. Видя, что его широкий жест привел к неожиданному результату, Йоханнес несколько сникает.

Черепаховая отделка напоминает Нелле осень в Ассенделфте, пойманные в полете оранжевые и коричневые краски, брата, который кружит ее за руки в саду. Оловянные прожилки, словно металлические вены, пронизывают всю поверхность, даже ножки. Дерево и отделка вызывают в Нелле необъяснимый трепет. Дотрагиваясь до бархатных занавесок, она ощущает их скрытую силу.

В Ассенделфте детям из семей побогаче дарили кукольные домики, хотя и не такие роскошные. Если бы отец не пропил деньги, Нелле, возможно, тоже купили бы такой, чтобы училась управляться с кладовыми, бельем, слугами и мебелью. Однако теперь, когда она замужем, хочется думать, что в этом нет нужды.