Миниатюрист

Нелла качает головой. Ничто столь яркое и необычное не может появиться на свет в их деревне. От смущения у нее голова идет кругом:  Отто знает, откуда она! Что сказала бы о нем мать, старожилы на площади и карапузы-школьники?

Отто берет вилку и натирает мягкой тканью каждый зубец. Упертые в клетку пальцы Неллы белеют от нажима, а она задирает голову, рассматривая глянцевую плитку на стенах и потолок, на котором нарисован ложный стеклянный купол, возносящийся к ненастоящему небу.

– Хозяин заказал, – объясняет Отто, следя за ее взглядом.

– Искусная работа.

– Забава. При нашей сырости скоро осыпется.

– Марин сказала, что дом сухой. И порода – ничто.

Отто улыбается.

– Стало быть, в этом мы с ней расходимся.

Любопытно, какое из двух утверждений Марин он имеет в виду? Нелла оглядывает широченные полки с тремя огромными стеклянными дверцами, за которыми хранят тарелки и другой фарфор. До чего же их здесь много! Дома у Неллы было только небольшое собрание делфтской керамики – остальное пришлось продать.

– Взгляд на мир хозяина через коллекцию тарелок, – произносит Отто.

Нелла тщетно ищет в его голосе горделивые или завистливые нотки – его тон выверенно ровен.

– Делфт, Дэдзима, Китай, – продолжает он. – Фарфоровый мост через море.

– Разве у моего мужа недостаточно денег, чтобы кто-то ездил по делам вместо него?

Отто хмурится, глядя на лезвие ножа.

– За богатством нужно следить, иначе утечет сквозь пальцы. И никто за тебя этого не сделает.

Он заканчивает полировку и аккуратно складывает ткань.

– Так мой муж много работает?

Отто вращает пальцем в воздухе, указывая на рисованный стеклянный купол над головой, эту иллюзию высоты.

– Его доли все растут и растут.

– И что будет, когда дойдет до предела?

– То, что происходит всегда, моя госпожа, – перельется через край.

– И тогда?

– Тогда, надо полагать, мы или выплывем, или пойдем ко дну, зависит от нас.

Он берет большую суповую ложку и смотрит на свое кривое отражение в выпуклом серебре.

– Вы путешествуете вместе с ним?

– Нет.

– Почему? Вы же его слуга.

– Я больше не хожу в море.

Сколько лет он прожил на этой рукотворной земле, защищенной от болот польдерами и решимостью ее обитателей? Марин назвала его голландцем.

– Дух сеньора принадлежит морю. А мой – нет.

Нелла убирает руку от птичьей клетки и садится у камина.

– Откуда вы так хорошо знаете дух моего мужа?

– Что ж я, слепой и глухой?

Нелла вздрагивает. Она не ожидала такой вольности, хотя, если подумать, Корнелия тоже не стесняется в выражениях.

– Разумеется. Я…

– Суше не сравниться с морем, моя госпожа. Каждая его пядь в бесконечном движении.

– Отто!

В дверях стоит Марин. Отто поднимается. Серебряные приборы на столе разложены, точно сверкающий арсенал.

– Не мешай ему, – обращается Марин к Нелле. – У него много дел.

– Я только спросила про Йоханнеса и…

– Оставь это, Отто! Тебе нужно отправить бумаги.

– Моя госпожа, – шепчет Отто Нелле, когда Марин удаляется, – не стоит ворошить улей. Вас изжалят, только и всего!

Трудно сказать, совет это или приказ.

– Я бы не стал открывать клетку, – добавляет он, кивая в сторону Пибо, и уходит.

Его шаги на лестнице размеренны и мягки.

Подарок

Следующие две ночи Нелла ждет, когда же Йоханнес заявит на нее свои права и начнется новая жизнь. Она приоткрывает толстую дубовую дверь, оставляет ключ, но, проснувшись, обнаруживает, что к нему, как и к ней самой, снова не притронулись. Муж, судя по всему, допоздна занят делами – ночью и рано поутру, когда горизонт окрашивают первые лучи, то и дело скрипит парадная дверь.

Тусклый свет просачивается сквозь сонные веки. Нелла садится на кровати и понимает, что опять одна.

Одевшись, Нелла бесцельно слоняется по дому. Дальние комнаты, в которые не попадают гости, обставлены проще, ибо все великолепие приберегли для тех, что выходят на улицу. Эти парадные покои кажутся самыми красивыми, когда в них никого нет, никто не портит мебель и не оставляет грязные следы на полированных полах. Она заглядывает за круглые мраморные колонны и холодные очаги, скользя неискушенным взглядом по полотнам. Сколько же их тут! Корабли с похожими на распятье мачтами, уходящими в небо, летние пейзажи, увядшие цветы, похожие на коричневые корнеплоды черепа глазницами вверх, виолы с порванными струнами, приземистые таверны с танцорами, золотые блюда, чаши из морских раковин, покрытых эмалью… При беглом взгляде на все это становится дурно. От стен, обитых кожей с сусальным золотом, до сих пор исходит слабый свиной запах, вызывая в памяти скотные дворы Ассенделфта. Нелла отворачивается, не желая вспоминать дом, который еще недавно так стремилась покинуть, и рассматривает огромные гобелены на библейские сюжеты: «Христос в доме Марфы и Марии», «Брак в Кане Галилейской», праведный Ной и его прочный ковчег.

На стене в парадной кухне обнаруживаются лютни, о которых говорил Йоханнес. В обязанности Корнелии входит обметать с них пыль. Нелла хочет снять одну с крюка и тут же подскакивает от неожиданности – на плечо ложится чья-то рука.