Миниатюрист

К черствой буханке никто не притрагивается. Нелла от волнения вперивает взгляд в пустую тарелку. Ее мужа обволакивает незримое облако грусти.

«А уж есть будешь! – мечтал Карел. – Говорят, в Амстердаме лопают клубнику в золоте».

Видел бы он этот завтрак.

– Добрый эль, Марин, попробуй, – наконец подает голос Йоханнес.

– У меня от него несварение.

– Рацион амстердамца – деньги и стыд. Смелее, поверь в себя! В этом городе почти перевелись храбрецы.

– Я плохо себя чувствую.

Йоханнес смеется.

– Католик! – без тени улыбки бросает Марин.

За развивающим смирение завтраком Йоханнес и не думает извиняться перед женой, что накануне ее не встретил, и вместо этого разговаривает с сестрой, а Нелле приходится закатать рукава, чтобы не вымазаться в жире. Отто отпускают, и он откланивается, крепко держа бумаги.

– Займись ими, Отто. Буду премного благодарен.

Нелла гадает, есть ли у деловых партнеров мужа такие же помощники, или Отто единственный в своем роде. Напрасно она выискивает на его лице признаки смущения – слуга держится уверенно и деловито.

Цены на золото, оплата картинами, нерадивые грузчики в Батавии – Марин вместо скудной пищи жадно поглощает лакомые новости. Продажа табака, шелка, кофе, корицы и соли, принятые сегуном ограничения на вывоз золота и серебра из Дэдзимы и возможные последствия… Йоханнес объясняет, что ВОК предпочитает пойти на компромисс, но сохранить прибыль.

У Неллы от всего этого голова идет кругом, а Марин – как рыба в воде. Что слышно про договор на продажу перца с султаном Бантама? Йоханнес рассказывает про мятеж в Амбоне, где по приказу ВОК земли засадили гвоздичными деревьями. Когда Марин требует подробностей, он морщится.

– Все могло уже тридцать раз поменяться, Марин, мы не располагаем сведениями.

– В том-то и беда!

Она спрашивает про шелк для мануфактуры в Ломбардии.

– Кто получил право на импорт?

– Не помню.

– Кто? Йоханнес, кто?!

– Генри Филд из Английской Ост-Индской компании.

Марин ударяет кулаком по столу.

– Эти англичане!..

Йоханнес молчит.

– Только подумай, брат! Вспомни последние два года. Мы позволили деньгам уплыть в чужой кошелек…

– Англичане закупают наши ткани.

– По смехотворной цене!

– Они то же самое говорят про нас.

Золотые слитки, султан, англичане – круг интересов золовки поражает. Едва ли где еще найдется женщина, которая так основательно разбирается в деловых вопросах.

Нелла чувствует себя невидимкой – первый день в новом доме, а ей не задали ни одного вопроса. С другой стороны, этот разговор позволяет украдкой рассмотреть мужа. Какая у него загорелая кожа! На его фоне они с Марин – настоящие привидения. Нелла воображает его в пиратской треуголке, на корабле, бороздящем сапфирные морские просторы.

Потом опускает взгляд ниже, представляя Йоханнеса голым, думая о той части тела, которая приготовлена для нее. Мать поведала, на что может рассчитывать жена: пронзающая, точно копье, резкая боль, которая, если повезет, не будет длиться слишком долго, и липкая слизь между ног. В Ассенделфте достаточно баранов и овец, чтобы понять, как все происходит.

– Такой женой я быть не хочу!

– Других не бывает.

Видя, как изменилось лицо дочери, госпожа Ортман смягчилась, обняла ее и погладила по животу.

– Ключ – твое тело, моя хорошая. Твое тело.

Когда Нелла осведомилась, что и как именно нужно им отпирать, мать раздраженно ответила:

– У тебя будет крыша над головой, и благодари Бога!

Опасаясь, что Йоханнес и Марин поймут, о чем она думает, Нелла опускает взгляд в тарелку.

– Довольно! – восклицает Марин, и Нелла вздрагивает, точно золовка прочла ее мысли.

Йоханнес продолжает рассуждать об англичанах, покатывая в стакане остатки янтарного эля.

– Ты разговаривал с Франсом Мермансом о сахаре его жены? – перебивает Марин и, не получая ответа, мрачнеет: – Он лежит на складе без дела, Йоханнес. Уже больше недели, как его доставили из Суринама, а ты так и не сказал, что намерен делать. Они ждут!

Йоханнес ставит стакан.

– Твоя озабоченность благосостоянием Агнес Мерманс воистину поражает.

– Мне нет до него никакого дела. Зато я знаю, как она мечтает пробить брешь в наших стенах.

– Вечная подозрительность! Она хочет, чтобы я занялся ее сахаром, потому что я лучший.

– Ну так продай его, наконец! Помни, что поставлено на кон.

– Из всего, что я продаю, ты цепляешься именно за это! А как же lekkerheid, Марин, тяга к сладкому? Что скажет твой пастор? – Йоханнес оборачивается к жене. – Сестра считает, что сахар губит душу, Нелла, и тем не менее хочет, чтобы я его продавал. Как тебе это нравится?

Нелла, вспоминая отповедь в связи с марципаном, благодарна мужу за неожиданное внимание. Душа и золото… Эти двое одержимы душой и золотом.

– Я лишь стараюсь не утонуть. Не забываю о страхе Божием. А ты, Йоханнес? – Марин раздраженно размахивает вилкой, точно трезубцем. – Будь добр, продай этот сахар. На наше счастье, он не регулируется гильдиями. Можно назначать цену и продавать, кому хотим. Избавься от него, и поскорее. Это лучшее, что можно сделать.