Миниатюрист

У Агнес Мерманс странная манера речи, слова выходят натужно, словно она репетировала перед зеркалом. Нелла разглядывает полумесяц жемчуга на ее высокомерной голове. Размером с молочные зубы, жемчужины блестят в танцующем свете канделябров.

Агнес, надо полагать, немного старше Марин. На заурядном худом лице нет ни родинок, ни веснушек, ни темных кругов, – никаких признаков тяжелого труда или детей. Ее телесная оболочка кажется призрачной, необитаемой. Исключение составляют темные глаза, которые, часто мигнув несколько раз, прикрываются по-кошачьи лениво. Агнес рассматривает серебристое платье Неллы и ее тонкую талию.

– Откуда вы?

– Из Ассенделфта. Меня зовут Петронелла.

– Распространенное имя, в этом городе его носят многие. Вам нравилось в Ассенделфте?

Нелла замечает, что зубы у Агнес кое-где уже потемнели, и думает, какой ответ дать этой испытывающей ее женщине.

– Я покинула его одиннадцать дней назад, а кажется, что уж десять лет прошло.

Агнес смеется.

– Ах, молодость! И как вас нашла Марин?

– Нашла меня?

Агнес снова презрительно смеется, перебивая Неллу. Это не разговор, Агнес просто пускает в нее стрелы и наблюдает, как они вонзаются. Ее голос журчит весельем, но под деланой уверенностью таится что-то еще, что-то, что Нелла не может облечь в слова. Она глядит на Агнес и улыбается, защищаясь белыми молодыми зубами.

Вокруг пахнет мясом и фруктами, звон кувшинов грозит заглушить их тихую беседу, однако Нелла ничего вокруг не замечает, завороженная собеседницей.

– Невеста для Йоханнеса Брандта. – Агнес мягко, но настойчиво увлекает Неллу на скамью. – Давно пора. Марин, должно быть, счастлива; она всегда говорила, что ему нужно завести детей. Но Брандт в отношении наследников вел себя так возмутительно!

– Простите?

– «Никогда не знаешь, – говорил он. – У красавцев рождаются уродины, у воспитанных – грубияны, у разумных – идиоты». Остроумно, конечно. Брандт всегда остроумен. И все же наследство нужно кому-то передавать.

Неллу коробит, что Агнес так непочтительно рассуждает о ее муже и называет его по фамилии. Она оскорблена, ошарашена и не в силах представить, при каких обстоятельствах Йоханнес стал бы обсуждать наследников с этой эксцентричной женщиной.

Агнес наливает им вина. Несколько секунд они сидят молча, оглядывая всеобщее опьянение, пятно портвейна на скатерти, блеск серебра и последние половники еды.

– Золотая излучина для уроженки Ассенделфта все равно что Батавия, – говорит Агнес, изучая Неллу, словно колоду карт, и заправляет за ухо воображаемую прядь. Вновь сверкают кольца.

– Да, что-то в этом роде.

– Но брак по любви, как у нас, – такая редкость! Франс ужасно меня балует, – шепчет Агнес заговорщицки. – Так же, как Брандт будет баловать вас.

– Надеюсь, – смущается Нелла.

– Мой Франс – очень хороший.

Непрошеное замечание повисает в воздухе, и Нелла дивится его странности. Возможно, здесь так заведено и вызывающий тон считается обычной манерой говорить…

– А с негром вы уже познакомились? Изумительно! В моем поместье в Суринаме их сотни, но я ни одного не видела.

Нелла отпивает вина.

– Вы, полагаю, говорите про Отто. Вы бывали в Суринаме?

Агнес смеется.

– Какая вы прелесть!

– То есть нет?

Агнес стирает с лица улыбку и напускает на себя скорбь.

– То, что все поместье перешло в наши руки, госпожа Брандт, – яркий пример милосердия Божьего. Никаких братьев, видите ли, я одна. Господь доверил мне папин сахар, и я не стала бы рисковать жизнью, отправляясь в трехмесячное путешествие. Как я почту его память, если застряну где-нибудь с кораблем?

Агнес наклоняется ближе.

– Полагаю, этот негр не раб в полном смысле слова. Брандт не позволял так его называть. Я знаю жен первых лиц города, у которых тоже есть чернокожие. У генерального казначея их трое, включая негритянку, которая играет на виоле! Я бы тоже такую хотела. Вот и доказательство, что теперь под луной можно купить все что угодно. Любопытно, каково ему здесь, вашему варвару? Мы все удивляемся. Взять и вот так привезти домой – очень в духе Брандта!..

– Агнес, – произносит чей-то голос, и Нелла поспешно встает.

– О, не стоит, – говорит подошедший мужчина, показывая, что не нужно кланяться во всей этой тафте.

Проворные пальцы Агнес переплетаются на коленях.

– Мой муж, господин Мерманс. А это Петронелла Ортман.

– Петронелла Брандт. – Он оглядывает зал. – Я знаю.

На мгновение эти двое – мужчина и сидящая рядом женщина, разодетые в пух и прах и связанные незримыми узами, – представляются Нелле идеальными супругами. Их единство даже устрашает.

Франс Мерманс немного моложе Йоханнеса, его крупное лицо не закалял ни ветер, ни солнце; с чистой широкой щеки можно было бы съесть пять морских гребешков. В его руках – шляпа с необъятными полями. Гульден в пользу Йоханнеса. Любопытно, какие еще пари выигрывает ее муж?

Мерманс из тех, кто рано толстеет. И неудивительно, учитывая, как здесь кормят. От него попахивает мокрой собачьей шерстью и дымом – первобытные запахи по сравнению с фруктовой помадой для волос его жены. Он наклоняется и берет блестящую ложку.

– Вы тоже серебряных дел мастера?