Миниатюрист

Марин наблюдает, как она себя поведет. Взгляд больших глаз Отто никак не обнаруживает, что он заметил ее плохо скрываемое любопытство. Он кланяется, а Нелла приседает в ответ, невольно до крови закусывая губу. Его кожа блестит, густые вьющиеся волосы напоминают мягкую шапку – не то что прямые, засаленные пряди других мужчин.

– Я… – бормочет она.

Пибо принимается чирикать. Отто протягивает руки. В широких ладонях – башмаки.

– Это вам.

Выговор амстердамский, однако слова звучат тепло и плавно. Нелла принимает обувь, на секунду касаясь пальцами его кожи. Башмаки слишком велики, но она не смеет жаловаться. По крайней мере, защитят от ледяного мрамора. Потом, наверху, она затянет кожаные ремешки потуже – если когда-нибудь все-таки попадет наверх, если ее туда пустят…

– Отто – слуга моего брата. – Марин продолжает изучать Неллу. – А это Корнелия, наша горничная. Она будет тебе прислуживать.

Корнелия немного старше Неллы – ей двадцать или двадцать один – и чуть выше ростом. Девушка делает шаг вперед и мрачно усмехается, окидывая взглядом новобрачную и задерживаясь на ее дрожащих руках. Нелла улыбается, уязвленная любопытством прислуги, бормочет пустые слова благодарности и отчасти даже радуется, когда Марин ее обрывает.

– Я провожу тебя наверх. Ты, наверное, хочешь увидеть свою комнату.

Нелла кивает, и в глазах Корнелии вспыхивает лукавый огонек. Беззаботный щебет Пибо отражается от высоких стен, и Марин взмахом руки велит служанке унести птицу на кухню.

– Но там душно! – протестует Нелла.

Марин и Отто поворачиваются на ее реплику.

– Пибо любит свет!

Корнелия берет клетку и принимается размахивать ею, точно ведром.

– Осторожнее, пожалуйста!

Марин и Корнелия встречаются взглядом. Горничная следует на кухню под аккомпанемент испуганного попискивания попугайчика.

* * *

При виде роскоши своих покоев Нелла съеживается. На лице Марин – ничего, кроме досады.

– Корнелия перестаралась с вышивкой. Впрочем, надеюсь, Йоханнес женится только раз.

Нелла обводит взором подушки с инициалами, новое покрывало и недавно подновленные тяжелые занавеси на окнах.

– Бархат защищает от туманов с канала… Это была моя комната. – Марин подходит к окну взглянуть на первые звезды и кладет руку на стекло. – Отсюда лучше вид, и мы решили отдать ее тебе.

– О, право же, мне неловко!

Они смотрят друг на друга, окруженные со всех сторон расшитым бельем с буквой «Б», от «Брандт». Пузатые, распухшие «Б» в обрамлении виноградных лоз, птичьих гнезд и цветов пожрали ее девичью фамилию. Приходя в уныние, Нелла из чувства долга проводит пальцем по этому шерстяному изобилию.

– Ваш роскошный родовой дом в Ассенделфте… теплый и сухой? – осведомляется Марин.

– Бывает сыро, – отвечает Нелла, наклоняясь закрепить башмаки. – Дамбы иногда прорывает. Только он не роскошный…

– Наша семья не может похвастаться древней родословной, хотя какое это имеет значение, если у тебя теплый, сухой и добротный дом! – категорично заявляет Марин.

– Разумеется.

– Порода – ничто, – продолжает Марин, ударом по подушке подчеркивая последнее слово. – Так сказал в прошлое воскресенье пастор Пелликорн, и я написала это на форзаце нашей Библии. Вода поднимется, если мы не будем осторожны… – Казалось, она отгоняет от себя какие-то мысли. – Пришло письмо от твоей матери. Она хотела оплатить дорогу. Мы не могли такого допустить. За тобой послали нашу вторую лодку. Тебя это не оскорбило?

– Нет, что вы!

– Отлично. Вторая в нашем доме все равно означает свежую краску и бенгальский шелк. Первую, лучшую, взял Йоханнес.

Нелла гадает, где сейчас ее муж на своей лучшей лодке, не вернувшийся вовремя встретить молодую жену, и думает о Пибо на кухне, у огня, среди сковородок…

– Слуг у вас только двое?

– Этого достаточно. Мы купцы, а не бездельники. Библия учит не бахвалиться деньгами.

– Да, конечно.

– Если, разумеется, осталось, чем бахвалиться…

Нелла не выдерживает пристального взгляда Марин и отводит глаза. В комнате темнеет, и Марин зажигает дешевые сальные свечи. Нелла-то надеялась на ароматный воск. Коптящие, пахнущие жиром свечи в таком доме видеть удивительно.

– Корнелия, похоже, вышила твое новое имя везде, где могла, – бросает Марин через плечо.

Нелла вспоминает недобрый взгляд горничной. Ее пальцы, наверное, сплошь исколоты, и кого она будет винить?

– Когда вернется Йоханнес? Почему он не дома?

– Твоя мать говорила, ты жаждешь стать женой в Амстердаме. Так?

– Да. Но для этого нужен муж.

В наступившей подернутой инеем тишине Нелла гадает, а где, собственно, муж Марин. Или заперт в погребе?.. Она подавляет отчаянное желание расхохотаться и с улыбкой глядит на подушку.

– Какая красота! Не стоило из-за меня беспокоиться.

– Это все Корнелия. Я совершенно неспособна к рукоделию.

– О, я уверена, вы к себе слишком строги!

– Я сняла свои картины. Решила, что эти придутся тебе больше по вкусу. – Марин жестом показывает на выполненный маслом натюрморт: дичь на крюке, когти и перья.