Министерство наивысшего счастья

С того возраста, когда она научилась настаивать на своем, она стала настаивать, чтобы ее называли мисс Джебин. Это было единственное обращение, на какое она отзывалась. Называть так ее приходилось всем — родителям, бабушкам, дедушкам и даже соседям. Она была не по годам ранней поклонницей фетиша обращения «мисс», эпидемии, охватившей Кашмирскую долину в первые годы восстания. Внезапно все модные юные леди, особенно в городах, стали требовать, чтобы к ним обращались «мисс». Мисс Момин, мисс Газала, мисс Фархана. Это был всего лишь один из фетишей тех дней. В те подернутые кровавым туманом годы люди стали — по непонятным никому причинам — склонны к сотворению кумиров и фетишей. Помимо этого, были и другие: фетиш медицинских сестер, фетиш спортивных тренеров, фетиш катания на роликах. Так что, в дополнение к контрольно-пропускным пунктам, бункерам, оружию, гранатам, противопехотным минам, контртеррористическим операциям, шпионам, спецагентам, двойным агентам и чемоданам наличности от разведок обеих противоборствующих сторон, долина была заполонена медсестрами, спортивными тренерами и любителями роликовых коньков. И конечно, женщинами, которых следовало называть «мисс».

Среди последних была и мисс Джебин, которая прожила слишком недолго, чтобы стать медсестрой или даже катальщицей на роликах. Над воротами Мазар-э-Шохадды, кладбища мучеников, была установлена кованая решетка с надписью (на двух языках): «Мы пожертвовали своим сегодня ради вашего завтра». Теперь арка проржавела, зеленая краска облупилась, каллиграфическая надпись стала едва заметной. Но она до сих пор есть, эта решетка, выделяющаяся отчетливым силуэтом филигранного кружева на фоне сапфирового неба и заснеженных горных вершин.

Эта решетка сохранилась до сих пор.

Мисс Джебин не состояла в комитете, который решал, что следует написать на воротах кладбища. Но она не могла ничего возразить против принятого решения. Правда, надо сказать, что у мисс Джебин было слишком мало «сегодня», чтобы обменять их на «завтра», но в то время алгебра бесконечной справедливости была еще очень груба. Так что с мисс Джебин никто не посоветовался по существу дела, и она стала одной из самых юных мучениц. Ее похоронили рядом с матерью, бегум Арифой Есви. Мать и дочь погибли от одной пули. Она прошила голову мисс Джебин через левый висок и попала в сердце ее матери. На последней фотографии это пулевое ранение выглядело как веселый красный цветок, распустившийся над левым ухом. Несколько лепестков упали на каффан, белый саван, в который мисс Джебин завернули, прежде чем положить на место вечного упокоения.

Мисс Джебин и ее мать были похоронены с пятнадцатью другими жертвами, доведя их общее число до семнадцати.

Ко времени их похорон Мазар-э-Шохадда было еще сравнительно новым кладбищем, но уже изрядно «населенным». Тем не менее организационный комитет внимательно следил за происходящим с самого начала восстания и весьма реалистично представлял, к чему все клонится. Комитет тщательно планировал расположение участков под захоронения, эффективно используя имевшееся в наличии пространство. Все понимали, как важно хоронить мучеников на больших, коллективных кладбищах, а не оставлять их (многие тысячи) гнить в горах, лесах, вблизи от армейских лагерей и пыточных центров, которые росли по всей Кашмирской долине, как грибы после дождя. Когда началась настоящая война и оккупация стала более жестокой, для простых людей единение вокруг могил мучеников стало само по себе актом сопротивления.

Первым на этом кладбище был похоронен гумнаам шахид, неизвестный мученик, чье тело доставили на кладбище и предали земле глубокой ночью. Он был погребен на кладбище, которое тогда еще не было кладбищем, с соблюдением всех ритуалов, с почестями и в присутствии немногочисленных скорбящих соратников. На следующее утро, когда возжигали свечи и рассыпали лепестки роз на свежей могиле, когда произносились новые молитвы в присутствии тысяч людей, собравшихся там после пятничной молитвы в мечетях, комитет приступил к огораживанию под кладбище огромной территории размером с горное пастбище. Через несколько дней появилась и вывеска: «Мазар-э-Шохадда».

Начали ходить упорные слухи о том, что никакого неизвестного мученика — положившего начало захоронениям — не было вовсе, что похоронили пустой шерстяной мешок. Много лет спустя этот (якобы имевший место) хитроумный план был поставлен под вопрос одним юным санг баазом, возмутителем спокойствия, представителем молодого поколения борцов за свободу, которые слышали эту историю и были не на шутку ею встревожены: «Но дженааб, дженааб, не означает ли это, что наше Движение, наш техрик, основано на лжи?» Пожилой, обожженный сражениями и утомленный борьбой лидер, задумавший (якобы) дело с кладбищем, ответил: «Беда с вами, молодыми; вы абсолютно не представляете себе, как ведутся войны».