Министерство наивысшего счастья

Так начиналось восстание. Смерть была всюду. Смерть стала всем. Карьерой. Стремлением. Мечтой. Поэзией. Любовью. Самой юностью. Умирание стало образом жизни. Кладбища стали возникать в парках и на лужайках, на берегах рек и ручьев, в полях и на лесных прогалинах. Могильные камни вырастали из земли, как детские молочные зубы. В каждой деревне, в каждом поселке было теперь свое кладбище. В этих деревнях и поселках жили люди, не горевшие желанием прослыть коллаборационистами. Они возникали в пограничных районах с той же быстротой и регулярностью, с какой там появлялись трупы, состояние которых подчас вызывало неописуемый ужас. Некоторые трупы доставляли на похороны в мешках, некоторые — в маленьких полиэтиленовых пакетах — просто куски мяса, иногда с волосами и зубами. К некоторым квартирмейстеры смерти прикрепляли записки: «1 кг», «27 кг», «500 г». (Это примеры тех истин, которым было бы лучше оставаться слухами.)

Туристы хлынули из долины. Вместо них в долину хлынули журналисты. Пары, справлявшие медовый месяц в Кашмире, бежали оттуда без оглядки. Вместо них прибежали солдаты. Женщины толпились вокруг полицейских участков и армейских лагерей, держа в руках маленькие, потрепанные фотографии, размокшие от слез: «Прошу вас, сэр, вы, случайно, не видели моего мальчика? Вы не видели моего мужа? Мой брат не проходил через ваши руки?» Сэры горделиво выпячивали грудь и крутили усы, звеня медалями, посматривая на женщин сквозь прищуренные веки и думая, отчаяние какой из них можно конвертировать в выгоду («Я посмотрю, что можно сделать») и какова может быть эта выгода («Деньги? Еда? Секс? Грузовик грецких орехов?»).

Тюрьмы переполнялись, рабочие места исчезали. Гиды, ярмарочные зазывалы, владельцы пони (вместе с пони), посыльные, официанты, секретарши, санные инструкторы, продавцы безделушек, флористы и лодочники на озере нищали и голодали.

Работы не убавлялось только у могильщиков. Они, не зная отдыха, трудились день и ночь. Правда, никто из них не получал сверхурочных.

Мисс Джебин и ее мать были похоронены рядом на кладбище Мазар-э-Шохадда. На могильном камне жены Муса Есви написал:

Арифа Есви

12 сентября 1968 года — 22 декабря 1995 года

Жена Мусы Есви

Ниже было написано:

Аб вахан кхаак удхаати хай кхизаан
Пхул хи пхул джахаан тхай пехле

Ныне пыль вьется на осеннем ветру там,
Где прежде были цветы, только цветы.

Рядом, на могиле мисс Джебин, было написано:

Мисс Джебин

2 января 1992 года — 22 декабря 1995 года

Любимая дочь Арифы и Мусы Есви

В самом низу камня Муса попросил гравера выбить слова, которые многим показались бы неуместными в эпитафии мученика. Надпись нанесли там, где, как знал Муса, она зимой будет завалена снегом, а летом прикрыта высокой травой и дикими нарциссами. Более или менее. Вот что там было написано:

Акх далила ванн
Йетх манз не кахн балай ааси
На аэс сох кунни джунглас манз роазаан

Эти слова мисс Джебин произносила вечерами, лежа рядом с Мусой на ковре, опершись спиной на потертую бархатную подушку (выстиранную, заштопанную и снова выстиранную — и так много-много раз), одетая в свой маленький пхеран (выстиранный, заштопанный и снова выстиранный — и так много-много раз), малюсенький, как чехольчик для чайника (бирюзово-синий, обшитый розовым орнаментом у воротничка и рукавчиков), подражая позе отца — согнув левую ножку, положив правую щиколотку на левую коленку и вложив свой крошечный кулачок в большую руку Мусы. «Акх далила ванн». («Расскажи мне сказку».) Сразу, не дождавшись ответа, она принималась сама рассказывать сказку, выкрикивая ее в мрачную тишину ночного комендантского часа. Звонкий восторженный голосок выпархивал из окна и разносился по тихому кварталу. «Йетх манз не кахн балай ааси! На аэс сох кунни джунглас манз роазаан! Только в сказке не будет никакой ведьмы, живущей в джунглях. Расскажи мне сказку, только такую, чтобы в ней не было всей этой ерунды про ведьму и джунгли, ты сможешь? Ты можешь рассказать мне настоящую сказку?»

Промерзшие солдаты, которые патрулировали обледеневшее шоссе, огибавшее квартал, надевали теплые шапки, прикрывавшие уши, и снимали свои автоматы с предохранителей. «Что там? Что это за звук?» Они прибыли издалека и не знали, как сказать по-кашмирски «стой», «стреляю» или «кто идет?». Но у них были автоматы, и знать язык им было необязательно.